С точки зрения иллюзиониста-профессионала, спиритическиесеансы отличались двумя существенными особенностями. Во-первых, спиритистыиспользовали шаблонные сценические приемы. Во-вторых, они неизменно вещали осверхъестественной природе своего действа. Иными словами, во время сеансовзвучали ложные заявления о «потусторонних силах».

Это больше всего действовало мне на нервы. Поскольку такиетрюки мог бы с легкостью исполнить любой иллюзионист, мне было по меньшей мередосадно слышать, что их относят к паранормальным явлениям, которые«доказывают», что загробный мир существует, что духи способны являться живым,что мертвые способны говорить и тому подобное. Все это ложь, но ее трудноопровергнуть.

Так вот, в 1874 году я приехал в Лондон. При содействииДжона-Генри Андерсона и под покровительством Невила Маскелайна я начал искатьработу в эстрадных театрах и мюзик-холлах, которыми богат столичный город.Иллюзионные номера пользовались большим спросом, но и фокусников-профессионаловбыло в избытке, поэтому пробиться в их ряды оказалось нелегко. Подписав рядскромных контрактов, я занял какое-никакое место в мире иллюзиона. Хотя публикавсегда хорошо принимала мои номера, путь к вершине был долгим. До воплощения«Новой транспортации человека» было еще далеко, но, признаться честно, задумаля этот уникальный номер еще в Гастингсе, когда стучал молотком в отцовскихмастерских.

Фокусники-спириты того времени обычно рекламировали своиуслуги в газетах и журналах, и зачастую их деятельность получала широкийотклик. Спиритизм преподносился как более захватывающая, сильная и действеннаяформа магии по сравнению со сценической. Если артист достаточно искушен, чтобыввести молодую женщину в транс и заставить ее парить в воздухе, читалось междустрок, то почему бы не использовать эти умения с большей пользой – для общенияс умершими? И правда, почему?

Имя Руперта Энджера было мне знакомо и прежде. Откуда-то изСеверного Лондона он присылал самоуверенные и многоречивые письма впрофессиональные журналы по иллюзионному искусству. Обычно он ставил своейцелью заклеймить презрением «законодателей мод» (как он выражался) старойзакваски, чью таинственность и куртуазность он занудно критиковал как пережитокушедшей эпохи. Хотя я и сам выступал именно в такой манере, мне совершенно нехотелось с ним полемизировать, но некоторые мои собратья по артистическому цехуне устояли перед его провокациями.

Одна из его теорий, если взять весьма типичный пример,гласила: иллюзионист, во всеуслышание заявляющий о своем мастерстве, долженбыть готов «выйти в круг». Иначе говоря, фокусник будет со всех сторон окружензрителями и, следовательно, лишится защиты просцениума, который отделяет его отзала. Кто-то из моих именитых коллег в ответ деликатно указал на тот очевидныйфакт, что даже при самой тщательной подготовке номера среди зрителей всегданайдутся такие, кто раскусит секрет фокусника. Энджер обрушился на этогокорреспондента с насмешками. Во-первых, писал он, сценический эффект толькоусиливается, если фокусника видно со всех сторон. Во-вторых, если горстказрителей все равно разгадывает секрет, даже когда фокусника не видно со всехсторон, то их можно просто сбросить со счетов. Коль скоро удается заинтриговатьпять сотен зрителей, говорил он, пятеро умников погоды не делают.

Профессионалы расценивали такие теории чуть ли не как ересь,но не потому, что считали сценические секреты неприкосновенными (именно на этонамекал Энджер), а потому, что воззрения Энджера были слишком радикальными ибезответственными с точки зрения устоявшихся традиций.

Вот таким способом Руперт Энджер добился известности, но,наверно, не самой желанной. Мне частенько доводилось слышатьнасмешливо-недоуменный вопрос: почему он сам крайне редко дает публичныепредставления и лишает коллег удовольствия лицезреть его новаторскую и, без сомнения,блестящую технику трюка?

Как уже говорилось, я не стал ввязываться в полемику и непроявлял особого интереса к Энджеру. Однако тут вмешалось само Провидение.

Случилось так, что одна из моих теток по отцовской линии,которая жила в Лондоне, потеряла мужа и решила от безысходности обратиться кспириту. Она вознамерилась устроить сеанс у себя дома. Мне стало об этомизвестно из письма матери, которая постоянно держала меня в курсе домашних дел,но на этот раз ее сообщение вызвало у меня профессиональное любопытство. Я тутже связался с тетушкой, принес ей запоздалые соболезнования и вызвался бытьрядом с ней, когда она будет искать утешения.

В условленный день она пригласила меня к обеду, чтооказалось большой удачей, потому что спиритист приехал на целый час раньшеназначенного срока. В доме началась паника. По-видимому, он заранее спланировалтакой эффект, чтобы под шумок совершить необходимые приготовления в комнате,отведенной для сеанса. С ним явились двое помощников, молодой человек идевушка; они сообща задрапировали окна черными шторами, сдвинули к стене лишнююмебель, а на освободившееся место поставили ту, что привезли с собой; скаталиковер, обнажив половицы, и внесли деревянный ящик, вид и размеры которогонедвусмысленно свидетельствовали о подготовке обычного сценического трюка. Ястарался не попадаться на глаза спиритисту, чтобы тот не заподозрил неладное и,неровен час, меня не узнал. Всего неделю назад в газетах появилась параблагосклонных рецензий на мои выступления.

Спиритист был отнюдь не старым человеком, примерно моеговозраста, и не отличался могучим телосложением; узкий лоб закрывали темныеволосы. У него был настороженный взгляд, точно у зверя, идущего по следу.Движения его рук были точны, как у всякого опытного престидижитатора. Егоассистентку отличали стройность и грация (из-за ее внешних данных я решил – но,как выяснилось, ошибочно, – что она выступает с ним на сцене), а такжеволевое, привлекательное лицо. Она была одета в темное платье и почти все времямолчала. Второй ассистент, совсем еще молодой, но атлетически сложенный парень,с копной соломенных волос и мрачной физиономией, без умолку чертыхался ибрюзжал, ворочая громоздкую мебель.

К тому времени, когда все приглашенные были в сборе (теткапозвала человек восемь-девять знакомых – как я полагаю, для того, чтобы хотьнемного облегчить бремя расходов), спиритист уже завершил подготовительнуюработу и вместе с помощниками молча сидел в той же комнате. У меня не былоникакой возможности осмотреть их реквизит.

Сеанс в общей сложности – с преамбулой и драматическимипаузами – длился более часа; он состоял из трех иллюзионных частей, тщательнорассчитанных на создание напряжения, нагнетание нервозности и повышениевнушаемости.

Вначале спиритист устроил целый спектакль с вращением стола;означенный стол крутился сам по себе, а потом пугающе завалился набок, отчегопочти все присутствующие оказались на голых половицах. Гостей затрясло – ониуже были готовы ко всему. Тогда с помощью молодой сообщницы спиритист изобразилгипнотический транс. Ассистенты завязали ему глаза, заткнули рот кляпом и,стянув веревками по рукам и ногам, поместили его, совершенно беспомощного, вдеревянный ящик, откуда вскоре начали исходить потусторонние сигналы, жуткие инеобъяснимые: ослепительные вспышки света, вой трубы, звон цимбал и стуккастаньет. Наконец из недр ящика вырвалась зловещая «эктоплазменная материя»,которая поплыла по комнате, озаряя все вокруг таинственным светом.