– Ты не только юрист, но и психиатр?

Она не отреагировала на его язвительность:

Пирсу стало стыдно. Он встал, чтобы Никки не могла к нему прикоснуться, и стал ходить по комнате. Он должен перед ней извиниться. Она провела с ним весь день, оставаясь спокойной и безмятежной, как летнее озеро в безветренный день.

Засунув руки в карманы, Пирс присел на край двуспальной кровати.

– Извини, что набросился на тебя, – произнес он. – Просто ситуация меня доконала. Мне не нравится, что я не могу ее контролировать.

– Извинения приняты. Что ты собираешься делать?

Он пожал плечами:

– Если ее выпишут, я подожду и снова обо всем ее расспрошу. Неизвестно, сколько она пробудет в больнице.

– Прости, что нагнетаю обстановку, но все-таки спрошу. А вдруг она откажется рассказать тебе правду или скажет, что ничего не знает?

– Я не уверен, что она будет врать, смотря мне в глаза. Ты видела ее лицо? Эта женщина знает, почему я не сын Эйвери. И я намерен все разузнать.

– Я не виню тебя, потому что поступила бы точно так же.

Пирс откинулся назад и оперся на локти:

– Ты обещала рассказать мне свою историю. – Он постарался избавиться от мрачного настроя. Никки была восхитительна. Невозможно представить, что бы он делал без ее помощи.

Она скрестила ноги. Посмотрев на бледно-розовые ногти на ее ногах, он вдруг вспомнил, что дело не только в его происхождении. Пирс довольно ясно выражал свои потребности и желания. Неужели Никки не ответит ему взаимностью и он обречен вечно ее желать?

Она пристально посмотрела на него:

– Ты в порядке, Пирс?

– Лучше не бывает. – Он заметил, что ей не нравится его сарказм.

– Уже и спросить нельзя?

– Не обижайся, Никки, я сейчас на нервах. Расскажи мне о себе. Я готов слушать.

Она подтянула колени к груди:

– Я выросла в церковном приюте.

На мгновение самоуверенная адвокатесса исчезла, и Пирс увидел перед собой глубоко скорбящую женщину. Но она пропала так быстро, что он подумал, не показалось ли ему.

Он сел, положив руки на колени:

– Я не знал. Мне очень жаль. Как умерли твои родители?

– Понятия не имею. Я уверена, один из них или даже оба были живы, пока мне не исполнилось тринадцать. Потому что каждый раз, когда я спрашивала, почему меня не удочеряют, мне говорили, что это невозможно. Когда же наконец это стало возможно, было уже слишком поздно. Никто не захотел удочерять угрюмую девочку-подростка.

Пирс смотрел на нее в ошеломлении:

– Но ты поступила в Гарвард.

– Я оказалась жутко умной. Я заинтересовала одного социального работника, и он помог мне туда поступить.

– А средняя школа?

– Это был кошмар, – сказала Никки. – Я носила одежду, из которой давно выросла. Город был маленький, все друг друга знали. Меня никогда не приглашали на вечеринки, не оставляли у себя переночевать. Никаких танцев. Никаких платьев на выпускной вечер. Но я выжила.

Пирс присел к ней на небольшой диван, желая быть рядом:

– Ты что-нибудь знаешь о своих родителях?

– Я ни черта о них не знаю. – Пауза. – Извини. Обычно я рассказываю об этом спокойно. Просто сегодня был суматошный день. – В ее глазах стояли слезы. – Мне кажется, я стала адвокатом, чтобы иметь полномочия для розыска своих родственников. Но в штате, где я родилась, и во многих других штатах информация о рождении закрыта навсегда. Хотя меня не удочерили, тот, кто отправил меня в приют, постарался, чтобы я ничего не узнала о своих родителях. У меня была подруга, которой срочно требовались данные о ее биологическом отце. Она знала его имя и то, что он мертв, но ее не допустили до медицинской документации.

Пирс пристально смотрел на красивую, самоуверенную и успешную Никки, которая всего добилась сама.

– Даже не знаю, что сказать, – произнес он. – Ты их по-прежнему ищешь?

– Нет. Уже не ищу. В двадцать лет я так зациклилась на их поисках, что заболела. Я целый год консультировалась у психолога, который помог мне понять, что прошлое придется забыть. Кто были мои родители, почему они отказались от меня и как умерли – все это останется неразгаданной тайной.

– Не могу представить, через что ты прошла.

– Когда ты сказал, что не желаешь знать своего настоящего отца, я разозлилась и расстроилась. Если все получится так, как я предполагаю, у тебя будет не одна, а две любящие семьи. Две, Пирс. Людям, которые тебя вырастили, все равно, как ты к ним попал. Ты их сын. Если мы найдем твоих биологических родителей, они будут рады такому сыну, как ты. По-моему, дело беспроигрышное. Ты даже не представляешь, как тебе повезло.

Пирс понимал: то, что она говорит, разумно, особенно учитывая ее прошлое. Но как он ни старался, не мог не горевать из-за собственной истории рождения. Вдобавок он винил себя в том, что его родители потеряли родного ребенка. Пирс чувствовал себя самозванцем.

Отмахнувшись от своих переживаний, он обнял Никки, прижал ее голову к своей груди и погладил по волосам:

– Иди сюда, моя прекрасная адвокатесса. Позволь мне тебя обнять.

Никки не протестовала. Она послушно обхватила его за талию.

Пирс крепко ее обнимал, в его мозгу кружились образы из детства. Он вспомнил, как родители гордились его призами за участие в футбольных матчах и однодневных гонках. Они посещали все мероприятия, пока он учился в начальной школе.

По правде говоря, родителям Пирса было нелегко с ним. Час за часом, день за днем, неделя за неделей они занимались с ним, пока у него не появилась уверенность в своих способностях.

Но в становлении Никки не участвовал никто. К счастью, нашелся социальный работник, который помог ей поступить в университет. На какие средства жила Никки? Кто оплачивал ее счета? Из того, что Пирс знал, следует, что за все платила она. Скорее всего, работала на двух или трех работах во время учебы в университете и получала отличные оценки.

Он поигрывал с ее волосами, ему нравилась их мягкость и аромат. Постепенно его охватило сильное возбуждение, а дыхание стало хриплым. У Пирса задрожали руки. Ему хотелось заняться с ней любовью.

Он решил от нее отстраниться, но Никки крепко в него вцепилась.

– Не уходи, – прошептала она. – Мне здесь нравится. И тебе хорошо.

Он втянул носом воздух, надеясь, что у него хватит сил ограничиться объятиями.

Поняв, почему он пытается уйти, Никки вдруг выпрямилась. Ее щеки покраснели.