— Необязательно говорить, что она похожа на труп.

— Ничего страшного, — говорю я Бонни. — Мне все равно, что вы думаете, так что все нормально.

Все направляются в Новый Клермонт, оставив меня с мамочкой в Уиндемире, чтобы мы разобрали вещи. Я бросаю свою сумку и иду на поиски Лжецов.

Внезапно они накидываются на меня, словно щенки. Миррен хватает меня и кружит. Джонни хватает Миррен, Гат хватает Джонни, мы все хватаемся друг за друга и прыгаем. Затем мы, снова разъединившись, идем в Каддлдаун.

Миррен болтает о том, как она рада, что Бесс и малышня будут жить с дедушкой этим летом. Нужно, чтобы кто-то за ним приглядывал. К тому же с ее мамой невозможно находиться рядом, с ее-то страстью к уборке. Что еще важнее — теперь Каддлдаун предоставлен нам, Лжецам. Гат говорит, что приготовит горячий чай — это его новая страсть. Джонни называет его пафосным придурком. Мы с готовностью следуем за Гатом на кухню. Он ставит чайник на плиту.

Мы словно ураган, все пытаемся перекричать друг друга, радостно препираемся, прямо как в старые времена. Тем не менее Гат на меня почти не смотрит.

Я же не могу оторвать от него глаз.

Он такой красивый. Такой… Гат. Мне знаком изгиб его нижней губы, его сильные плечи. Как всегда, рубашка небрежно заправлена в штаны, ботинки стоптаны, и он касается шрама над бровью, сам того не замечая.

Я так злюсь. И так рада его видеть.

Наверное, он уже «двинулся дальше», как любой другой легко забывающий человек. Гат не провел последние два года в оболочке мигреней и жалости к себе. Он гулял с нью-йоркскими девушками в балетках, водил их в китайские рестораны и на концерты. Если он и не с Ракель, то наверняка дома его ждет пара-тройка подружек.

— У тебя новая прическа, — говорит мне Джонни.

— Ага.

— Но тебе идет, — мило вставляет Миррен.

— Она такая высокая, — говорит Гат, возясь с коробками из-под черного чая, жасминового и «английского завтрака». — Раньше ты не была такой высокой, а, Кади?

— Это зовется взрослением, — говорю я. — Я не виновата. — Два лета назад Гат был на пару дюймов выше меня. Теперь мы одинакового роста.

— Я полностью за взросление, — отвечает он, все еще не глядя мне в глаза. — Только не становись выше меня.

Он что, флиртует?

Да, точно.

— Вот Джонни не мешает мне быть самым высоким, — продолжает Гат. — И никогда не возмущается.

— Будто у меня есть выбор, — бурчит тот.

— Она все еще наша Кади, — говорит верная мне Миррен. — Мы, наверное, тоже кажемся ей другими.

Но это не так. Они выглядят точно так же. Гат в поношенной зеленой футболке, которую носил два лета назад. Его неунывающая улыбка, манера наклоняться вперед, аристократический нос.

Широкоплечий Джонни в джинсах и розовой клетчатой рубашке — старой, с изодранными краями, у него обгрызены ногти и стрижка короткая.

Миррен словно сошла с картины прерафаэлитов, хотя и унаследовала квадратный подбородок Синклеров. Ее длинные, густые волосы собраны наверху, на ней верх от бикини и шорты.

Это обнадеживает. Я их так люблю.

Будет ли им важно, что я не могу запомнить самых простых подробностей о том несчастном случае? Я так много забыла о нашем лете-номер-пятнадцать. Гадаю, говорили ли обо мне тети.

Не хочу, чтобы они смотрели на меня как на больную. Или как будто у меня не все в порядке с головой.

— Расскажи про школу, — говорит Джонни. Он сидит на кухонном столике. — Куда ты будешь поступать?

— Пока никуда. — Я предпочитаю избегать этой темы. Удивительно, что они еще не знают.

— Что?

— Почему?

— Я не получила аттестат. Слишком много пропустила после несчастного случая.

— Полный капец! — воскликнул Джонни. — Это ужасно. А почему ты не пошла в летнюю школу?

— Тогда я не смогла бы приехать сюда. Кроме того, будет лучше, если я буду поступать, сдав все долги.

— Что ты будешь изучать? — спрашивает Гат.

— Давайте сменим тему.

— Но мы хотим знать! — настаивает Миррен. — Все хотим!

— Я серьезно. Давайте поговорим о чем-то другом. Как твоя любовная жизнь, Джонни?

— И снова капец.

Я удивленно подняла брови.

— При моей красоте, путь любви не бывает гладким.

— У меня есть парень, его зовут Дрейк Логгерхед, — хвастается Миррен. — Мы вместе собираемся поступать в Помону. Между нами не раз был секс, но всегда защищенный. Каждую неделю он дарит мне желтые розы, и у него классные мышцы.

Джонни давится чаем. Мы с Гатом смеемся.

— Дрейк Логгерхед? — спрашивает Джонни.

— Да. Что смешного?

— Ничего. — Тот качает головой.

— Мы встречаемся уже пять месяцев. Лето он проведет в походном лагере, так что, когда я увижу его снова, его мышцы будут еще крепче!

— Ты, наверное, прикалываешься, — говорит Гат.

— Немного, — подмигивает нам Миррен. — Но я люблю его.

Я сжимаю ее руку. Рада, что она нашла в кого влюбиться.

— Позже расскажешь мне все о своем опыте, — предупреждаю я сестру.

— Когда мальчишек не будет рядом. Поделюсь всеми подробностями!

Мы оставляем чашки на столе и спускаемся к маленькому пляжу. Снимаем обувь и зарываемся пальцами в песок. В нем полно крошечных острых ракушкек.

— Я не пойду на ужин в Новый Клермонт, — решительно произносит Миррен. — И на завтрак тоже. В этом году ни за что.

— Почему? — интересуюсь я.

— Не смогу этого выдержать. Тетушек. Малышню. Дедушку. Знаешь, он потерял рассудок.

Я киваю.

— Это единение — уже слишком. Я просто хочу весело проводить время с вами, ребята, прямо здесь, — говорит Миррен. — И я не собираюсь гулять по этому новому, бездушному дому. Там и без меня хорошо.

— Аналогично, — говорит Джонни.

— Поддерживаю, — говорит Гат.

Я понимаю, что они обсуждали эту тему еще до моего приезда.

Миррен и Джонни заходят в воду в ластах и масках для подводного плавания. Они плещутся и ищут лобстеров. Скорее всего, в море одни медузы да маленькие крабы, но даже при таком скромном выборе мы всегда берем с собой на пляж маски.

Гат сидит со мной на хлопковом разноцветном полотенце. Мы молча наблюдаем за остальными.

Я не знаю, как с ним говорить.

Я люблю его.