«У кого совесть чиста, тот не боится никакой клеветы!» Как величественны эти слова Императрицы Александры Федоровны особенно теперь, когда своей мученической смертью Они доказали на деле искренность и чистоту своей веры в святость Верховной власти от Бога, которую не могут снять с себя ни сами «Помазанные», ни тем паче другие люди.

Божьим изволением, всея земли обиранием и Царским сродством определяется в идее русской государственности самодержавная, наследственная, Верховная власть Романовского Дома. Могла прекратиться прямая наследственность, могла «вся земля» отвергнуть свое «обирание» от погибших Царя и Царицы, но Божья Изволения на земле никто лишить не может, кроме Того, Кто его дает.

К тому времени, когда Наследник Цесаревич заболел корью, вся Царская Семья была в сборе и жила в Александровском дворце Царского Села. Вслед за Алексеем Николаевичем, заразившись от Него, заболели Великие княжны Ольга, Татьяна и Анастасия Николаевны, а через три недели, в начале марта, слегла и Великая княжна Мария Николаевна.

С первых же дней болезнь у Наследника и Ольги Николаевны приняла тяжелую форму, и положение обоих внушало серьезные опасения. Особенно же страшно было, как всегда, за Алексея Николаевича, у которого возобновились болевые страдания гемофилии. Государыня, посвятив себя, по обыкновению, обязанностям сиделки при сыне, вынуждена была оставить на время все свои дела по благотворительности, передав их состоявшему при ней графу Апраксину, а в исключительно важных случаях пользовалась для передачи своих личных указаний еще державшейся на ногах Великой княжной Марией Николаевной. Она покидала комнату сына только для того, чтобы навестить на несколько минут больных дочерей, приласкать их и успокоить в состоянии здоровья Алексея. Вся жизнь дома снова погрузилась в то тревожное состояние, которое вызывалось всегда болезнью Наследника, усугубленное на этот раз еще и серьезным болезненным состоянием других детей. Всех детей пришлось совершенно обрить, так как сразу стал ясен затяжной характер болезни, и дом превратился в лазарет с труднобольными, где все ходили осторожно, стараясь не делать шума, громко не разговаривать и не беспокоить больных.

На этот раз душевное состояние родителей отягчалось еще и причинами государственного характера, так как ежедневно поступали сведения о различных беспорядках и волнениях в рабочей среде, о забастовках и беспорядках на фабриках, заводах и железных дорогах, принимавших все более и более широкие размеры. Все это внутреннее брожение сильно отражалось на работе тыла и жизни в столицах и, перекидываясь в войска фронта, начинало вызывать волнения в частях, случаи неповиновения начальникам, создавая напряженное, нервное состояние в утомленных долгой и нерешительной войной войсках. Последнее особенно заботило и беспокоило Государя и Государыню, так как угрожало прочности фронта и могло быть использовано сильным и хитрым противником. Военные бунты в войсках в 1905–1906 годах показали, как легко войсковые части, утомленные войной или неудовлетворенные ее ходом, поддаются агитации, и из грозных и сильных дисциплинированных организаций быстро превращаются в вооруженную толпу без стойкости и прочной внутренней спайки. Правда, что те же случаи показали, что насколько быстро войсковые части дезорганизуются и превращаются в бунтарей, настолько же быстро с них сходит угар возмущений и они возвращаются к своему первоначальному надежному боевому состоянию. Но в данное время войска находились в тесном соприкосновении с искусным и наблюдательным врагом, который не упустит случая внутреннего ослабления армии и постарается сильным, решительным ударом рассеять окончательно фронт и вывести Россию из рядов своих противников. Такой возможный исход начавшихся в войсках беспорядков угрожал целости российской государственности, и перед этой опасностью все остальные угрозы происходивших внутри страны брожений, вплоть до угроз династических, отходили в глазах Императора и Императрицы на второй план.

В угрозы последнего свойства Царь и Царица не верили; они не допускали мысли, чтобы масса крестьянского населения позволила бы увлечь себя настолько, чтобы поднять руку на Помазанника Божья. «Никогда крестьянин и казак не пойдут против своего Царя», – говорили Они убежденно тем из приближенных, которые пытались представить им происходившее политическое движение, как всенародное, антидинастическое. В этом убеждении Они были тверды настолько же, насколько и в православной вере. Все, что происходило до сих пор в России, представляло собою почти точное повторение того движения, которое было в 1905 году, с той разницей, что свобода внутренних мероприятий была связана состоянием войны с сильным и могущественным врагом, от результатов борьбы с которым зависела вся будущность России. Государь и Государыня чувствовали шаткость, существовавшую в придворных и правительственных кругах, и не рассчитывали на сильную помощь с этой стороны, но в то же время Они не допускали мысли, что Государственная дума не учтет всей важности и серьезности переживаемого благодаря войне момента и в критическую минуту, увлекая за собой здравомыслящую часть России, не придет на помощь Верховной власти государства, как это было в 1914 году. «Не народное это движение, – была их мысль, – это все подпольное, партийное, наносное, не свое, не русское». Но движение было опасно уже потому, что утомление войной сказывалось во всем; и в настроении народных масс и войск, и в дезорганизации работы государственных аппаратов, и в расстройстве фабричной и заводской деятельности страны, и в понижении земледельческой производительности, и особенно в ухудшившейся работе транспорта и подвоза. Все это, в связи с утратой активного импульса войны и необходимостью в то же время продолжать войну во что бы то ни стало, вызывало у Государя и Государыни большое беспокойство и тревогу за ближайшие последствия происходивших волнений в стране, в которых лично им угрожавшие опасности не играли для них никакой роли. В эти дни Царь и Царица менее всего думали о самих себе; все внимание их было сосредоточено на том, чтобы Россия не потеряла способности продолжать тяжелую борьбу на западе.

Тревога за сохранение боеспособности Русского государства доминировала в эти дни над всем остальным, даже над опасением за жизнь горячо любимого Сына-Наследника, состояние здоровья которого к 22 февраля приняло очень опасный характер. Трудно представить себе ту душевную борьбу, которую Государь переживал в эти тяжелые дни государственной и личной жизни: борьбу между долгом Царя и Верховного Вождя армии, с одной стороны, и отца и русского человека «всея земли» – с другой. Напрасно «общественное мнение» полагало, писало и кричало, что Царь живет и действует, ослепленный лживыми докладами «временщиков» и честолюбивых царедворцев. Его окружавших; по книгам, брошюрам, вырезкам из журналов и газет, найденным в вещах Царской Семьи во время следствия об Ее убийстве, видно, что Государь и Государыня проникали в текущие политические события и движения несравненно глубже, чем о том думало большинство представителей интеллигенции и общества, агитировавших в массах против Них, или пассивным отношением способствовавших такой агитации. Допрос свидетелей по делу и лиц, остававшихся при Царской Семье до последней возможности, подтверждают это положение и позволяют составить себе приблизительное представление о глубине национальной и личной драмы, которую перенесла русская Державная Чета в последние двенадцать лет своего царствования, и о тех благородно-национальных чувствах, которые руководили действиями Государя и Государыни в дни 22 февраля – 9 марта 1917 года. Теперь, благодаря следственному производству, благодаря остаткам «вещественных доказательств» истинных образов погибших членов Царской Семьи, благодаря начинающим ныне появляться заметкам и воспоминаниям об Августейших Мучениках, а главное, благодаря испытанным на самих себе последствиям нашего «общего Земского греха», мы не можем не сознаться, что в свое время не знали и не понимали покойных Царя и Царицу. Судили же о них или в ослеплении и увлечении «общественным мнением», или с сознательно лживою и злостною целью.