Чтобы проникнуть в глубину сознательной религиозности Царя и Царицы и обнять полноту и целость воспринятой ими духовности начал учения Христа, мало прослушать свидетельства лиц, близко стоявших к ним, мало проштудировать их письма, записки, личную переписку, надо открыть принадлежавшие им книги Священного Писания и страница за страницей, строка за строкой тщательно проанализировать многочисленные отметки, сделанные ими в книгах, из коих некоторые, как Библия и Евангелие, читались, по-видимому, ежедневно и неоднократно. Отрекшись от предвзятостей, созданных молвой и «общественным мнением», подойдя к этой работе с искренним желанием познать, чтя чистоту и святость великих учений, постепенно, шаг за шагом, начинаешь получать представление о величественности, цельности и святости нравственно-религиозного мировоззрения, которыми были проникнуты существа Венценосных Супругов Российского государства. Для исторического изучения трагической гибели Царской Семьи к этой обширной и важной теме еще придется вернуться в 3-й части настоящего труда; здесь же уместно отметить, что, познав теперь, после смерти Царя и Царицы, Их истинный духовный облик, можно лишь позавидовать Их силе веры и преклониться перед той бесхитростностью, простотой, чистотой и мощью религиозных убеждений, с которыми царствовали, жили, страдали, терпели и, наконец, умерли эти поистине великие православные русские люди. Думается искренно, что только чистотой и силой своей веры Они сохранили у Бога пять лет жизни своему Сыну-Наследнику, до знаменательного для истории России и Православной Церкви дня, дня своей общей мученической кончины на Голгофе России.

Но на Их государственную и домашнюю жизнь открывшаяся ужасная наследственная болезнь Наследника Цесаревича наложила, естественно, очень серьезный отпечаток: сознание опасного состояния здоровья любимого Сына, жизнь в постоянном, напряженном ожидании возможной катастрофы не могли не удручать душевного состояния Государя и Государыни и, несмотря на поразительную способность владеть собой и сохранять дисциплину чувств, должны были отражаться, в той или другой мере, как на внешних факторах управления Государством, так и на внутреннем домашнем быту.

В ограждении и ведении исторического завета земли Русской Государь и Государыня были одни; вокруг них не было государственных деятелей, могших смотреть на коренные вопросы глазами будущего, людей широкого национального кругозора. По-видимому, их было слишком мало вообще во всех слоях русского общества, что и показали события 1917 года. Получая в Царском Селе все выходившие тогда журналы и газеты обеих столиц, Государь лично просматривал ежедневно «Русское слово», «Русскую волю», «Речь», «Новое время», «Петроградский листок», «Петроградскую газету» и не мог не видеть той политической распри, которая господствовала между всеми политическими партиями страны, на почве узких партийных счетов и споров, совершенно вне глубоких и истинных интересов русской государственности и блага русского народа. «Все это наносное, нерусское», – говорил Государь, когда его приближенные пытались обратить Его внимание на те или другие политические дебаты, происходившие в Государственной думе по вопросам народоправия и ограничения Верховной власти, или когда министры представляли Ему результаты розысков по работе различных подпольных организаций, направленной против государственной власти. Во всем этом политическом брожении Государю определенно чувствовалось отражение западнических теорий и влияние жидов. После же убийства Столыпина и со стороны министров проявлялось или политическое хамелеонство графа Витте, или ограниченное юнкерство, навевавшееся немецким военным шовинизмом. Дыхания же истинной души русской идеи, русской мысли и отзвуков исторической нравственно-религиозной идеологии русского народа ни в «общественных течениях столиц», ни в министрах, ни в приближенных не чувствовалось. «Наконец я в настоящей России и среди русского народа», – сказал Государь, когда однажды в 1912 году, заблудившись с небольшой свитой на маневрах в болотах под Киевом, оказался на сенокосе среди мужиков и баб, которые провели Его тропами через топи и вывели на проезжую дорогу. В правительственной же и общественной атмосфере столиц и Царского Села Он справедливо не чувствовал России и русского народа «всея земли».

После обнаружившейся у сына-наследника страшной наследственной неизлечимой болезни драгоценное миро русской государственности оказалось в хрупком сосуде, среди жадной и алчной до мира толпы, стремившейся разбить сосуд, но не имевшей куда влить его драгоценное содержимое.

Болезнь сына и идейное государственное одиночество еще более, чем раньше, слили Державных Супругов в единое тело и душу, а сознание отсутствия помощи со стороны людей как в борьбе за жизнь сына, так и в борьбе за жизнь русской Самодержавной идеологии вынудило их сугубо замкнуться в себе и отдать все свои личные силы заботам о Сыне-Наследнике и ограждению целости и святости Богом данной им высокой власти. Это стремление в последние пять лет их царствования потребовало, с одной стороны, напряженного религиозного служения Богу в предельной душевной простоте и сердечной чистоте, и с другой – максимального проявления твердости и силы воли в ограждении целости и полноты русской идеи о государственности. Естественно, что в религиозно-историческом служении объединившихся в одно целое Державных Супругов большее напряжение выпало на более сильную натуру Государыни Императрицы, но за то и страдала она сильнее. Сын стал болеть часто. Во время этих болезней Государыня не отходила от его постели ни днем ни ночью, урывками принимая пищу и урывками забываясь в чуткой дремоте тут же около него в кресле. В таком служении, случалось, проходили недели, но она никому не уступала своего места около сына. Она тихо и нежно гладила голову сына и горячо, преданно молилась, отдаваясь вся молитве и прося милосердия Господа. Только под ее лаской и молитвой сын утихал, как бы получал облегчение от боли и более спокойнее засыпал. Если пароксизм болезни принимал острую, опасную форму, она призывала к молитве за сына и других. Веря до конца в силу молитвы и в предстательство других искренних молельщиков, она верила на этой почве и Распутину, и воспитатель Наследника швейцарец Жильяр по этому поводу говорит: «Называйте это как хотите – совпадением, но факты молитвенного общения с Распутиным и облегчения болезни Алексея Николаевича совпадали». Это было результатом не совпадения, а силы веры, веры в простоте душевной и чистоте сердца; веры, которая двигает горами. Эта вера жила в сердцах Государя и Государыни; она несла облегчение сыну и она сохранила его жизнь до общей кончины Семьи. Это не совпадение, а милость Промысла Божьего для искренно верующих в Него до конца.

Но напряжение, которое Государыня выдерживала в периоды болезни сына в служении ему, страшно отражалось на ее собственном здоровье. После выздоровления Алексея Николаевича Государыня подвергалась сильнейшему упадку сил, приковывавшему ее на значительные промежутки времени к кушетке. Она начала быстро стареть; развились сильнейшие сердечные припадки и, так как с каждой новой болезнью Сына Она снова силой воли обрекала себя на полное служение ему, то в конце концов жизнь ее сложилась так: когда сын был болен, она исполнялась громадной энергией, неутомимостью, почти не знавшей границ, исполняла при больном и днем и ночью все обязанности матери, сиделки, прислуга, почти не покидала его комнаты, сохраняя полное спокойствие и заставляя себя улыбаться сыну, дабы не показать ни ему, ни окружающим своего страшного утомления, и поддерживала во всех других бодрость духа и силу веры в спасение больного. В комнату больного ей приносили есть; она сидела у его изголовья и в промежутки облегчения болезненного состояния сына занималась каким-либо рукоделием или читала сыну его книги и книги Священного Писания. Если ей случалось почему-либо в эти дни выходить на несколько минут из его комнаты, то по ее наружному виду встречавшие ее приближенные никогда не смогли бы заключить, что она уже несколько ночей не спала, почти не питалась и несла в себе невероятную муку страданий за любимого больного сына. Только ее чудные, выразительные глаза горели внутренним, неземным огнем, и чудилось в них, что видят они что-то светлое, ясное, что недоступно взору остальных людей; в них горела вера в чудо… В течение дня Муж, вынужденный пересиливать отцовские чувства и отдавать свое время и внимание служению государству, имел возможность заходить к больному лишь на короткие минуты. Зная, как тяжело ему работать с постоянной тревогой и ежеминутным ожиданием катастрофы, Государыня находила в себе достаточно силы, чтобы поддерживать его и укреплять в высоком служении в течение тех коротких мгновений, когда они встречались у постели больного сына. Она считала это своим священным долгом как жены горячо и беспредельно любимого мужа, как страдающей матери страдающего отца и как Богом соединенной подруги носителя Верховной власти Российского государства. Нежностью и лаской окружала она его в минуты его коротких посещений сына и научила тому же всех детей, дабы поддержать его дух и укрепить в служении государственному делу, постепенно все усложнявшемуся внутренней борьбой с влияниями, направленными со всех сторон против Богом врученной ему Самодержавной власти.