была здесь, – она кивнула на комод, – до переворота, что называется, а остров… – женщина помолчала, – ты знаешь, что, по соображениям безопасности, я не имею права держать такую корреспонденцию в особняке… – подросток забросил руки за голову:

– Я бы не смог так жить… – серьезно сказал мальчик, – как бабушка, как ты. Не смог бы притворяться, играть. Папа воевал, это гораздо легче… – Марта взъерошила белокурые, коротко стриженые волосы сына:

– Тебе и не придется, милый. Все это… – она повела рукой в сторону папок, – конечно, закончится нескоро… – женщина вздохнула, – но тебе надо заботиться об аттестате, о поступлении в университет… – Максим думал о немецкой газете, случайно увиденной на столе старшего брата:

– Коммунистическое издание, то есть комсомольское… – он хорошо знал немецкий язык, – зачем Теодору-Генриху комсомольская пресса… – после поездки в Америку они пытались назвать старшего брата в заокеанской манере:

– Он такой же ТиЭйч, как я китаец, – весело подумал Максим, – по нему сразу видно, что он граф фон Рабе. Из него никогда не выйдет американец… – в школе, правда, брат не настаивал на двойном имени:

– В конце концов, папу так звали, – соглашался мальчик, – Генрих, тоже хорошо… – о газете Максим решил пока не говорить:

– Если он захочет, он сам все объяснит. Это его личное дело. Хоть он мне и брат, но не след лезть туда, куда меня не звали… – сюда его тоже, в общем, не звали, но мальчик не мог смолчать.

Он вспомнил, как пил кофе с отцом, в кафе у станции Холборн:

– Папа поболтал с мистером Луиджи по-итальянски. Себе он взял эспрессо, а мне капуччино, и миндальную нугу. У мистера Луиджи хорошо готовят сладости, но у мамы, все равно, они вкуснее…

Зная, что отец уезжает, с дядей Джоном и дядей Меиром, подросток поинтересовался, вернется ли он к православному Рождеству. Волк отозвался:

– Нет, мой милый. Я отмечу праздник в другом месте. Но тебя, разумеется, ждут в соборе… – каждое воскресенье Максим занимался русским языком и Священным Писанием, с отцом Блумом. Два года назад православная община переехала в арендованное здание бывшей англиканской церкви, в Найтсбридже. Обычно по воскресеньям Максим ходил к службе с отцом:

– Потом мы пьем чай, с настоятелем, а домой я добираюсь один… – отец попросил его передать извинения, священнику. Максим, озабоченно, спросил:

– Но ты, надеюсь, вернешься к Пасхе… – Волк рассмеялся:

– Я раньше вернусь, сыночек, но связаться со мной никак не получится…

Ласковая рука матери гладила Максима по голове. Марта привлекла его к себе:

– Станешь адвокатом, мой милый, начнешь работать в папиной конторе. Думай сейчас об учебе, маленький Волк… – Дебюсси в радиоле сменился Первым Концертом Чайковского:

– Тоже Генрик играет, – поняла Марта, – с оркестром. Завтра они с Аделью устроят маленький концерт для семьи. Рождественские песни, ханукальные песни. Надо послать к Джону, то есть к миссис Мак-Дугал, за гитарой. Споем с Максимом русские романсы… – Волк научил сына играть на гитаре:

– Папа любит этот концерт, – вспомнил Максим, – нет, надо спросить у мамы. Она не станет мне лгать… – щелкнула зажигалка, мальчик пошевелился:

– Мама… – Максим тяжело вздохнул, – папа в Россию поехал, то есть в СССР? За господином Валленбергом… – Максим знал, чем отец занимался на войне:

– Спасал евреев. То есть, он не любит о таком говорить, он только замечает, что исполнял долг порядочного человека. И сейчас он так делает… – Марта смотрела на твердый очерк мальчишеского подбородка:

– Волк, только маленький. Нельзя скрывать правду, я никогда такого не делала, с детьми… – она кивнула:

– Да, милый. Но ты понимаешь, что… – Максим поцеловал ее руку:

– Это ясно, мамочка. Не беспокойся, я ничего, никому не скажу… – он запнулся:

– Но если папа не вернется… – Марта стряхнула пепел:

– Не было такого, чтобы он не возвращался, Максим Максимович. Вернется, погоняет тебя, по школьной программе. Университет не за горами, – со значением, добавила Марта, – а оценки у тебя, сам знаешь, бывают причудливыми… – она добавила:

– Но ничего страшного. Как я и говорила, вырастешь, начнешь работать под началом папы… – Максим поднялся:

– Если он вернется, то да… – Марта открыла рот, мальчик обернулся:

– Но, если не вернется, я стану работать на тебя, мама, то есть на правительство. Спокойной ночи… – Марта не успела ничего сказать. Дубовая дверь закрылась, музыка взлетела вверх.

Устало опустившись в кресло, она положила перед собой пистолет. Половицы на лестнице заскрипели, женщина пробормотала:

– На правительство. Хорошо, что он не собирается ехать в Москву. То есть он поедет, если… – Марта отогнала от себя эти мысли:

– Ничего не случится. Волк вернется, один раз он восстал из мертвых… – серебристый свет луны пробивался через бархатные портьеры, переливался призрачным лучом на рамах картин:

– Те, кто живы, мертвы… – почудился Марте холодный смешок, – помни, внучка… – Марта гневно раздула ноздри:

– Те, кто мертвы, живы. И вообще, тебя нет, ты давно скончалась… – голос ничего не ответил. Марта потушила сигарету:

– Не собираюсь я ее слушать… – убрав папки в сейф, женщина заперла кабинет.

Подрагивали хрустальные подвески в массивной люстре, над поднятой крышкой рояля. Под инструментом, вокруг пышной елки, на шкуре белого тигра, разбросали вскрытые коробки и смятые пакеты. Дети сидели кружком, на обтянутых шелком низких скамейках. За шторами сеял мелкий снежок.

Адель аккомпанировала себе. Сильный голос девушки летел к расписанному фресками, сводчатому потолку гостиной. Джованни бросил взгляд наверх:

– Ремонт завершили к Рождеству одиннадцатого года. Я хорошо помню праздничный прием. Бабушка Марта успела все закончить, хотя в доме еще немного пахло краской. Потом она с дядей Мартином и его женой собралась в Америку, на «Титанике» … – в одиннадцатом году сочельник был семейным. Джованни держал жену за руку:

– Двадцать пятого собралось две сотни человек, а в сочельник за столом сидело… – он задумался, – два десятка, как и сейчас. Джоанна и Ворон только повенчались. Они остались в Шотландии, не приехали в Лондон… – Джованни усмехнулся:

– Из-за ее беременности. В те времена такое считалось скандалом. Люди стали бы шептаться, прочитав объявление в Times о родах, через пять месяцев после свадьбы… – покойный Ворон, согласно газетам, появился на свет не в апреле, а в августе. Из детей в одиннадцатом году на семейном празднике был только Федор:

– Которого, разумеется, завалили подарками… – Джованни взглянул на темную, гладко причесанную голову младшей дочери, – потом, в двенадцатом году, на континенте родились Виллем и Мишель, в Нью-Йорке, Эстер, а в тринадцатом, старшая Лаура. Но тогда у нас был только Федор, и Аарон, в Америке…

Сын покойного раввина Горовица, со старшими детьми, устроился на просторном диване. Шелти свернулся клубочком рядом с Паулем. Сидя на шкуре белого медведя, юноша играл сам с собой в шахматы:

– Когда мы сюда ехали, он опять болтал о королях и королевах, – подумал Джованни, – он повторяет, все, что слышит… – Адель пела «Тихую ночь».

Джованни шепнул жене:

– Фигуру Индустрии писали с бабушки Марты… – изящная женщина держала шахтерский молоток, – Науки, с герцогини Люси… – покойная герцогиня Экзетер, в светлом хитоне, всматривалась в колбу, а для Торговли Альфонс Муха попросил позировать Юджинию… – молодая девушка, с короной каштановых волос, поднимала весы. Клара отозвалась:

– Бабушка Марта пригласила его из Праги в Лондон… – Джованни кивнул:

– К тому времени он вернулся из Америки в Старый Свет. Бабушка видела его работы за океаном и очень вдохновилась… – Клара погладила ладонь мужа:

– Я успела у него поучиться, пару лет. Отличные фрески, но жаль, что они не попадут ни в один альбом… – Джованни хмыкнул:

– Соображения безопасности не позволяют. В те времена… – он повел рукой, – до первой войны, мы и не думали о таком, а теперь Марта не может устраивать открытые приемы… – Клара затянулась папироской:

– Сейчас, все равно, все отмечают в отелях. Домой зовут только узкий круг друзей… – она вспомнила, как муж наткнулся в ее альбоме на эскизы оформления синагоги и церкви:

– К свадьбам готовишься, – смешливо сказал муж, – Аарона и Лауру ты просто так из дома не отпустишь. Хватит тайных браков, в следующий раз мы устроим большой банкет… – Клара, украдкой, посмотрела