И конечно, небесная жемчужина – если это она была зашита в Тани, как шов на ткани.

Эта жемчужина, конечно, освободит дракану.

На дно расселины Тани спустилась перед полуднем. Сложенные из плавника ворота отмечали вход в самое священное для жителей Востока место. Тани умыла руки в соленой воде и шагнула под арку на мощенную камнем тропу. Из Молчаливой расщелины за туманом не видно было неба. И даже вершины кедров тонули в серой мгле.

Здесь было не совсем тихо. То и дело шелестели листья, словно их тревожило чье-то дыхание.

Цепочка фонарей вела ее мимо могил ученых, старцев и вождей драконобоязненного Востока, просивших упокоить их кости рядом с великим старейшиной. На самых древних каменных плитах надписи стерлись, оставив лежащих под ними безымянными.

Старец Вара советовал ей не думать о прошлом. Но, проходя этой дорогой, Тани не могла не вспомнить о Сузе. Тела казненных оставляли гнить без погребения, кости разметывали по земле.

Голова в канаве, тело вскрыто, как бутылка. У Тани темнело в глазах.

Почти целый день ушел у нее на то, чтобы пересечь кладбище и взобраться по скальной стене. Мыс Пера – протянутая рука островка – показался вдали, когда небо уже залиловело и только над горизонтом слабо светилось.

Перед Наветренным домом, смотревшим на мыс, крошечными солнышками висели финики. На пороге Тани встретил лакустринец с обритой головой, назвавший себя костепевцем. Эти ученые целые дни проводили в Молчаливой расщелине, заботились о могилах верных и пели хвалу костям великого Квирики.

– Достойная ученая, – поклонился он одновременно с Тани, – добро пожаловать в Наветренный дом.

– Благодарю тебя, премудрый костепевец.

Она сняла и убрала сапоги. Костепевец провел ее в теплый скит, к разгонявшей холод угольной печурке.

– Итак, – спросил он, – что я могу для тебя сделать?

– При мне письмо от премудрого старца Вары. – Она достала свиток. – Он просит допустить меня в архив.

Молодой человек, подняв брови, взял письмо.

– Мы должны уважать желания премудрого старца Вары, – сказал он. – Но ты, верно, устала с дороги? Хочешь сейчас же пройти в архив или отдохнешь в гостевых комнатах до утра?

– Сейчас же, – ответила Тани, – если ты не откажешь меня проводить.

– Насколько мы знаем, Пуховый остров, единственный на Востоке, остался не тронут Великой Скорбью, – говорил ей на ходу ученый. – Сюда, ради их сохранности, присылали множество старинных записей. Увы, теперь, когда нас обнаружили проснувшиеся огнедышащие, эти манускрипты снова под угрозой.

– Что-то погибло при нападении?

– Всего горстка, – успокоил он. – Наш архив разделен по царствиям. Ты знаешь, которое тебе нужно?

– Вечнодостойной императрицы Мокво.

– А, да… таинственная фигура. Говорили, что она лелеяла честолюбивые замыслы привести весь Восток под руку Радужного трона. А лицом была так прекрасна, что даже бабочки плакали от зависти. – От улыбки у молодого ученого показались ямочки на щеках. – Там, где не в силах пролить свет истины история, сами собой возникают легенды.

Тани вслед за ним спустилась по лестнице в туннель.

Круглый свод архива часовым стоял в пещере за скитом, у самой высившейся над ним горы. В нишах скрывались изваяния высших ученых старцев былых времен.

С потолка мириадами слезинок свисали на паутинках нитей голубые фонарики.

– Мы опасаемся заходить сюда с открытым огнем, – объяснил костепевец. – К счастью, у нас есть свои светильники.

– Что это? – спросила засмотревшаяся Тани.

– Лунные капли. Яйца светляков. – Он повернулся к архиву. – Все наши манускрипты обработаны жиром с драконовых грив и просушены в ледяных пещерах. Ученая Ишари в ските пропитывала маслом новые поступления, когда напали огнедышащие.

– Ученая Ишари, – повторила Тани. У нее свело живот. – Она… в ските?

– Увы, премудрая ученая пострадала, пытаясь спасти манускрипты. Она умерла в мучениях.

Так говорить о смерти мог только костепевец – смиренно и спокойно. Тани проглотила пепел раскаяния. Ишари выпало всего девятнадцать лет жизни, и большую их часть она готовилась к тому, в чем ей было отказано.

Костепевец отворил дверь архива:

– Вот рукописи времен вечнодостойной императрицы Мокво. – Их было немного. – Я бы попросил тебя как можно меньше касаться их. В скит возвращайся, когда захочешь.

– Спасибо.

Он поклонился и оставил ее одну. Тани в холодном голубом свечении собрала охапку свитков. Под мерцающими лунными каплями развернула первый и стала читать, стараясь не думать об Ишари.

Это было дипломатическое послание из города Тысячи Цветов. Тани бегло говорила на лакустринском, но от перевода старинного храмового письма у нее разболелись виски.

Комориду. Тани впервые слышала это название. Как и имя его правительницы Непоро.

Она развернула другой свиток. Этот был писан древним сейкинским, буквы на нем расплывались, но разобрать она все же сумела. Как видно, писавший обращался к самой вечнодостойной Нойзикен Мокво.

Остальные записи касались дворцовых дел. Тани корпела над ними, пока морщинка между бровями не заныла, как прорезанная ножом.

Она чуть не уснула в мерцающей пещере, заново перебирая записи, убеждаясь, что ничего не упустила, перепроверяя свой перевод. С отяжелевшими веками она ввалилась в гостевые комнаты, где ее ждал горячий чайник. Там она долго лежала на постели, уставившись в темноту.

Пора было ей открыть свою тайну. Выпустить на свободу запертую в ней силу.