Булгаков устало опустился на мокрую лавку. Что он здесь делает? Неужели собирается обсуждать Катрин и его с ней отношения с этим садистом? Какой смысл пытаться объяснить ему что-то? Рыков существует в своей, параллельной реальности, и им никогда не найти общего языка. Невозможно. И все, что ему, Булгакову, теперь остается – это терпеливо ждать, когда Рыков озвучит свои намерения, а затем, в экстренном порядке решать, как этим намерениям противостоять.

– Ну так что? – хмуро поинтересовался Рыков, поигрывая пистолетом. – Пристрелить тебя?

Казалось, он шутит, но глаза его были холодны, а на скулах перекатывались желваки. Тонко очерченные губы кривились в подобии улыбки, но между бровей залегла глубокая складка.

– С тебя станет. Стреляй… урод.

– Ну да, – хмыкнул Рыков. – Я – урод. А ты – рыцарь без страха и упрека. Только куда тебя твое благородство завело?

– Стреляй, – повторил Булгаков. – Я не боюсь.

– И пристрелил бы, если б не Катрин. Твою смерть она мне не простит.

– Простит. Ей все равно. Ей не до меня.

– Если ей не до тебя, – поднял брови Рыков. – тогда до кого? Ты что себе нафантазировал, рыцарь?

Булгаков понял, что не сможет произнести это вслух – ему казалось, что если он это сделает – слова станут материальными и обретут реальные образы.

– Я не собираюсь с тобой это обсуждать. Зачем ты позвал меня? Убить? Стреляй. И можешь забирать ее. Она будет рада от меня освободиться.

– Вон оно что, – протянул Рыков. – Значит, она вконец истерзала твое сердце? До такой степени, что ты готов отдать ее такому монстру, как я? Ну что же… Теперь ты знаешь, каково это – ее любить. Превосходно.

– Знаю, – равнодушно ответил Булгаков. – Забирай.

– Забавно. Ты уже сам за всех все решил? И за нее? И за меня?

Невероятно. Какая наглость. Он еще смеет задавать ему, Булгакову, подобные вопросы…

– Ты будешь отрицать, что любишь ее? – заторможено спросил Сергей.

– Не твое это дело, – дернул плечом Рыков: – Но, по большому счету, зачем мне отрицать столь очевидный факт? Всегда любил, – голос его стал хриплым, – и что?

– Ты будешь отрицать… что она тебя любит? – наконец выдавил из себя Булгаков. Вот так. Страшное произнесено – и мир не рухнул, и он не умер сразу же, как только вынес сам себе приговор.

– Ты ошибаешься. Если б Катрин меня любила – ее бы уже здесь не было. Я бы давно увез ее, и нас бы никогда не нашли, не сомневайся. И меня бы не остановило то, что она беременна от тебя. Я бы это принял и никакого аборта не допустил – если б только она меня любила. Но, к сожалению, это не так. Что ты тут плетешь?

– Хватит, – оборвал его Булгаков. – Забирай ее и избавь меня от описания ваших с ней отношений.

– Я бы забрал, да только она не вещь. Один раз уже пытался – плохо все кончилось, если ты помнишь.

– Теперь все будет по-другому. Она пойдет с тобой добровольно.

– Я не понимаю, – Рыков помрачнел. – С чего ты взял? Она тебе сама это сказала?

– Господи, как же ты мне надоел. Ну, хорошо. Ты будешь отрицать, что Катрин с тобой встречается тайно от меня?

– Она со мной встречается? – хмыкнул Олег. – Ну, если считать встречами то, что я подкарауливаю ее в самых неожиданных местах – то да, она со мной встречается. Оказывается, теперь это так называется…

– В каких местах? – буркнул Булгаков.

– Ну например, в ее машине… на кладбище… или в подъезде, – Олег, видя на лице Сергея искреннее недоумение, добавил: – Что, разве ты не в курсе? Странно. Она тебе не сказала?

– В каком подъезде? – помрачнел Булгаков еще больше.

– В ее подъезде, разумеется, – охотно пояснил Рыков. – Я имел честь чертовски неполиткорректно прервать ее пикантное рандеву с неким ВИЧ-положительным персонажем, который хотел ее… м-мм…

Булгаков закрыл глаза. Наконец-то один паззл сложился.

– Значит, это ты убил того, кто напал на Катрин?

– А она тебе что сказала? – спросил Олег в недоумении. – Неужели не…

– Нет, – сжав зубы, отозвался Булгаков. – Она утверждала, что не видела, кто убил напавшего на нее.

– Интересно, – прищурился Олег. – Почему так?

– Мне уже неинтересно.

– Неужели? Она не захотела вешать на меня еще один труп. Я сказал ей, что мне все равно. Но она не стала. Почему?

– Плевать. Мне безразлично.

– А мне – нет, – произнес Рыков задумчиво. – Мне не безразлично. Думаю, тебе тоже. Ты знаешь, что именно Орлов нанял этого подонка?

– Что? – нахмурился Сергей. – Что ты мелешь?

– Когда Катрин его послала, он, озлобленный на нее, нанял ВИЧ-инфицированного наркомана, чтоб тот напал на нее, ограбил и трахнул.

– И ты надеешься, что я в это поверю?

– А вы разве не нашли в кармане моего пальто паспорт и бумажку с ее адресом, написанным его рукой? Да Орлов и не отрицал. Он во всем признался Катрин. Как впрочем, и в том, что он пытался убить мать моего сына и свалить это на меня. Ублюдок.

– Ну конечно! Как удобно – теперь есть на кого все повесить. Однажды ты уже пытался свалить на Орлова все свои преступления – не вышло. И сейчас не выйдет, не надейся. Никто в это не поверит.

– Дело твое, – хмыкнул Рыков. – Мне-то вообще плевать – веришь ты мне или нет. Но руки я ему отрубил не просто так. Он подох?

– А то ты не знаешь, – язвительно заметил Булгаков. – Наверняка уж в этом ты убедился.

Олег усмехнулся:

– Разумеется. В отличие от всех вас я не полагаюсь на случай. Конечно, он подох. Несмотря на то, что она пыталась ему помочь. Но ему бы уже никто не помог. Гангрена его сожрала.

– Да, – Булгаков вспомнил Катрин, обнимавшую мертвого Орлова в холодном грязном подвале. От картинки, возникшей в памяти, его начало тошнить.

– Ты все еще ревнуешь ее к Орлову? – прищурился Олег. – Его больше нет, забудь! Я тоже ревновал ее к нему – совершенно напрасно. Она тебя, идиота, любит. А с тобой мне бороться невозможно.

– Да пошел ты… – рявкнул Булгаков, но внезапно осколки колдовского зеркала в сердце стали таять – неспешно, один за другим – Она же тебя покрывает.

– Допустим, – кивнул Олег. – Не буду этого отрицать, хотя для меня это откровение, не меньшее, чем для тебя. Но когда я только посмел снова заикнуться о любви, она без обиняков заявила, что единственный мужчина в ее жизни – это ты, и живописала, как она тебя любит. Хочешь, повторю? Без удовольствия, но мне нетрудно.

– Обойдусь, – сквозь зубы процедил Булгаков.

– Напрасно, – Олег продолжал улыбаться, но в голосе его появилась новая нотка – сожаления. – Напрасно не хочешь послушать. Лично на меня произвело большое впечатление.