– Неблагодарные! – воскликнул Эйбрам, и лицо его налилось кровью. – И за что же мы должны быть благодарны? За то, что нам навязывают солдат?

– О! Навязывают, да неужели?! – воскликнул мистер Ормистон в праведном гневе. – Какое слово! И если оно действительно означает то, что я думаю, молодой человек, тогда вам следует встать на колени и благодарить Бога за такое «навязывание»! Как вы думаете, кто не дал краснокожим индейцам снять ваши скальпы и защитил вас от французов? И кто, по-вашему, за все это заплатил, а?

Хитрый и находчивый ответ вызвал возгласы одобрения – и немало насмешек! – у ожидающих своей очереди моряков, которые теперь все присоединились к разговору.

– Это абсолютно… пустая… болтовня, – начал было Эйбрам, выпячивая свою тощую грудь, как худосочный голубь, но его прервал мистер Смит, вошедший с холщовым мешком в руках и извиняющимся выражением на лице.

– Боюсь, вашей каюте пришел каюк, мэм, – сказал он. – Но я подобрал то, что осталось и раскатилось по полу, на случай, если…

– Иона Марсден! – Пытавшийся встать мистер Ормистон с открытым от изумления ртом плюхнулся обратно на сундук. – Будь я проклят, если это не он!

– Кто? – спросила я, вздрогнув.

– Иона… Ну, это не его настоящее имя, а его звали… Кажется, Билл, но мы стали называть его Ионой – из-за того, что он столько раз тонул.

– Хватит тебе, Джо. – Мистер Смит, или мистер Марсден, нервно улыбаясь, попятился к двери. – Все это было давным-давно, и…

– Не так уж и давно, как кажется. – Мистер Ормистон тяжело поднялся и, чтобы не наступать на перевязанную ногу, оперся одной рукой на составленные друг на друга бочонки с сельдью. – Не так давно, чтобы военный флот забыл тебя, ты, поганый дезертир!

Неожиданно мистер Смит ринулся вверх по трапу, протиснувшись мимо двоих моряков, которые пытались спуститься и волокли, словно кусок мяса, третьего. Бормоча проклятия, они с грохотом бросили его на палубу прямо передо мной и, тяжело дыша, отошли в сторону. Это был капитан Стеббингс.

– Он не мертв, – любезно сообщил мне один из моряков.

– О, хорошо, – проговорила я.

Тон моего голоса, должно быть, оставлял желать лучшего, ибо капитан открыл один глаз и уставился на меня.

– Вы оставляете меня… на растерзание… этой стерве? – прохрипел он между мучительными вздохами. – Я препредпочитаю у-умереть до-достойно-о-о…

Клокочущее возмущение перешло в бульканье, и я поспешила распахнуть залитые кровью и пропахшие дымом повседневный мундир и рубашку. Так и есть, в правой стороне груди зияла аккуратная круглая дырка, и отвратительное хлюпанье исходило именно из этого проникающего ранения.

Я произнесла очень плохое слово, и двое моряков, которые принесли его ко мне, затоптались на месте, что-то ворча себе под нос. Повторив ругательство, и на сей раз громче, я схватила руку Стеббингса и закрыла дырку его ладонью.

– Держите ее здесь, если хотите, чтобы у вас был шанс на достойную смерть! – сказала я ему и, стараясь отодвинуться, крикнула одному из моряков: – Эй, ты! Принеси мне немного масла из камбуза. Живо! А ты… – Мой окрик привлек другого, который дернулся и виновато замер. – Парусины и дегтя. И побыстрее!

– Не разговаривайте, – посоветовала я Стеббингсу, который, казалось, собирался что-то сказать. – У вас пневмоторакс, и либо я расправлю ваше легкое, либо вы умрете как собака прямо здесь.

– Кх-г, – произнес он, и я приняла это за согласие.

Его рука была довольно мясистой и в настоящий момент довольно плотно закрывала рану. Беда в том, что у Стеббингса, очевидно, дыра была не только в груди, но и в легком. Придется плотно закрыть наружное отверстие, чтобы воздух не попал в грудную полость и не помешал легкому расправиться. Но еще нужно убедиться, что у воздуха из плевральной полости вокруг легких есть выход. Сейчас же всякий раз, когда Стеббингс выдыхал, воздух из поврежденного легкого попадал прямо в эту полость, усугубляя проблему.

Еще он мог истечь кровью, но тут я ничего не могла поделать и потому решила не беспокоиться.

– С другой стороны, – сказала я ему, – это была пуля, а не шрапнель или осколок. Плюс раскаленного железа в том, что оно стерилизует рану. Поднимите руку на секунду, пожалуйста. Выдыхайте. – Схватив его за руку, я на счет «два» сама подняла ее, пока он выдыхал, затем прижала ее обратно к ране. Раздался хлюпающий звук – из-за крови. Для такого отверстия было довольно много крови, но он не кашлял и не харкал ею… Где… О!

– Это ваша кровь или чья-то еще? – резко спросила я.

Глаза Стеббингса были полузакрыты, но он повернул голову и ощерил в волчьем оскале испорченные зубы.

– Вашего… мужа, – хрипло прошептал он.

– Мерзавец, – огрызнулась я, снова поднимая его руку. – Выдыхайте.

Моряки смотрели, как я управляюсь со Стеббингсом. Там были другие пострадавшие с «Чирка» – некоторые пришли сами, других принесли товарищи, но большинство из них могли ходить. Им я отдала беглые распоряжения о том, чтобы они крепко зажали свои раны, и советы, как лучше разместить сломанные конечности, чтобы не повредить их еще сильнее.

Казалось, прошла вечность, прежде чем принесли масло и ткань, и у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять, куда же делись Джейми и Йен, но наконец-то предметы первой помощи прибыли. Отрезав ножом кусок парусины, я оторвала длинную полоску ситца, чтобы использовать вместо бинта. Затем оттолкнула руку Стеббингса, стерла кровь своей нижней юбкой, плеснула лампового масла ему на грудь и на лоскут парусины, после чего плотно прижала ткань, соорудив примитивную прокладку. Потом вернула на место его руку, положив сверху таким образом, что один конец лоскута остался свободным, пока я обматывала импровизированный бинт вокруг его туловища.

– Ну, ладно, – сказала я. – Мне нужно приложить лоскут с дегтем для лучшей герметизации, но чтобы его разогреть, потребуется немного времени. Вы можете пойти и сделать это сейчас, – сообщила я матросу, который принес масло и опять пытался втихую удрать. Я стремительно окинула взором раненых, которые сидели на корточках или лежали на полу. – Так. Кто умирает?

Как ни странно, погибли только два человека с «Чирка»: у одного голова была страшно изранена разлетевшимися осколками и картечью, а другой истек кровью, потеряв половину левой ноги. Наверное, оторвало пушечным ядром.

Я подумала, что его наверняка можно было спасти, но минутное сожаление сменилось более насущными делами.

Не так все и плохо, подумала я, торопливо ползая на коленях вдоль ряда раненых, проделывая поспешную сортировку и одновременно инструктируя своих невольных помощников. Осколочные травмы, два касательных ранения от мушкетных пуль, у одного пол-уха оторвано, еще одному в бедро врезалось ядро, но, слава богу, не вблизи от бедренной артерии… Из трюма, где проводились ремонтные работы, доносились стуки и возня. Пока я занималась делом, мне удалось из разговоров раненых, которые ждали помощи, воссоздать хронологию сражения.