Только ради формы были выслушаны некоторые свидетельства, в данном случае являвшиеся совершенно излишними. Кардинал Морено в своих показаниях придавал случившемуся политический оттенок. От имени своего государя он требовал суда для такого чудовищного вероломства и притеснения закона во всей его строгости. Кардинал высказал предположение, что герцог Уэссекский, будучи претендентом на руку английской королевы, по всей вероятности, намеренно отделался от искусного дипломата, грозившего разрушить его планы. Далее его преосвященство под клятвой утверждал, будто слышал крупный разговор между герцогом Уэссекским и доном Мигуэлем незадолго до того, как молодой испанец был найден мёртвым.

В большом зале царило тягостное молчание, но все знали, что всё предшествовавшее было только прологом к потрясающей драме, что сейчас должен подняться занавес, и на сцену выступит актёр, исполняющий главную роль. Уже издали доносился гул, свидетельствовавший о приближении стражи с обвиняемым. Взоры всех обратились ко входу в зал, толпа зашумела, и судебные приставы уже не могли больше добиться восстановления тишины.

— Ш-ш! пришли! — пронеслось вдруг в толпе, и она на минуту притихла, слушая, как судебный пристав громко прочёл обращённое к смотрителю Тауэра требование привести узника.

Снаружи ответили:

— Здесь!

Через минут большие входные двери распахнулись, вошли шесть вооружённых человек и направились прямо к решётке в середине зала. За ними следовали смотритель Тауэра и лорд Рич, между которыми шёл узник, Роберт д’Эсклад, пятый герцог Уэссекский. Весь в чёрном, он казался хорошо помнившей его толпе сильно постаревшим. В зале началось движение; всякому хотелось протолкаться вперёд, чтобы поближе взглянуть на герцога. Большинство зрителей относились к нему не враждебно, а равнодушно, и высказывали свои замечания, пока он проходил мимо них.

— Как вы думаете, его повесят?

— Нет, благородных лордов не вешают — им отрубают голову.

— Помоги Бог вашей светлости! — вздыхали женщины.

Герцогу Уэссекскому дорого стоило скрыть то, что он чувствовал в глубине души; по-видимому, это ему удалось, так как Томас Нортон, описывая процесс, заметил:

«Узник, очевидно, не сознавал всей серьёзности своего положения и не смущался низостью совершенного им преступления, чем доказывал своё безбожие или уверенность, что пэры, между которыми у него было много друзей, ввиду его богатства и высокого происхождения вынесут ему оправдательный приговор».

Только лорд Рич, всё время находившийся возле обвиняемого, в своих интересных мемуарах рассказывает, как глубоко был взволнован герцог, увидев, что ему придётся стоять на возвышении, на глазах у всей толпы.

«Когда же его светлость встретил мой взгляд, — записал благородный лорд, — взгляд, в котором он мог прочесть мою глубокую симпатию к нему, он гордо поднял голову и без малейшего страха посмотрел на толпу, скорей как король, собирающийся говорить с подданными, чем как преступник, ожидающий над собой приговора. Увидев кардинала Морено и рядом с ним закутанную женскую фигуру, он смертельно побледнел, и я, боясь обморока, схватил его за руку; но он пожал мою руку и поблагодарил, сказав, что в помещении страшная духота».

Во всём зале царило сильное возбуждение. Сам лорд Чендойс с трудом сохранял строгое достоинство, которого требовало его положение. Пэры оживлённо перешёптывались, а секретарь никак не мог откашляться, чтобы обратиться к подсудимому.

Толпа заметила закутанную женскую фигуру, молча и неподвижно сидевшую рядом с кардиналом, а быстрый разговор шёпотом между его преосвященством и лордом Чендойсом заинтересовал всех, но никто, разумеется, не осмелился никого ни о чём расспрашивать.

Заметив, что коронный делопроизводитель собирается говорить, толпа притихла.

— Роберт, герцог Уэссекский и Дорстерский, граф Лаусстон, Уэксфорд и Бридсорп, барон Грейстон и Эдбрук, первый пэр Англии, подними правую руку! — провозгласил коронный делопроизводитель.

Когда обвиняемый исполнил это требование, Баргэм, представитель обвинения, прочёл обвинительный акт и спросил, признает ли подсудимый себя виновным.

— Да, я виновен, — твёрдым голосом ответил герцог, — и я признался в этом.

— Кем желаешь ты быть судим?

— Господом Богом и моими пэрами.

— Признался ли ты добровольно или по принуждению?

— Совершенно добровольно, без всякого принуждения, и всё в моих показаниях верно.

— Читал ли ты показания свидетелей твоего преступления?

— Нет, не читал, потому что, когда я убивал дона Мигуэля, при этом никого не было, кроме меня, его убийцы, и Господа Бога.

При этом смелом ответе представитель обвинения обернулся к кардиналу Морено, словно ожидая от него указаний, но так как их не последовало, то он продолжал:

— Я хочу, чтобы ты хорошо взвешивал свои слова. Все твои ответы и добровольное признание могут значительно смягчить наказание, полагающееся за твоё преступление.

— Прошу вас не учить меня, как я должен отвечать, — с внезапным высокомерием заговорил герцог. — Всё, что я показал, милорды, справедливо, — обратился он к пэрам и судьям, — и я объявляю ложью всякое показание, не согласное с моим собственным. Бог — свидетель, что я говорю правду.

— В твоём признании говорится только о самом факте, без указаний каких-либо подробностей или обстоятельств преступления.

— Разве меня судят за подробности и обстоятельства преступления, а не за убийство дона Мигуэля маркиза де Суареса?

Тогда встал коронный делопроизводитель и прочёл признание герцога, написанное пятнадцатого октября в Тауэре и заключавшееся словами:

«Я не прошу для себя ни извинений, ни оправдания и подчиняюсь разбору дела моими пэрами и приговору королевского суда. Да поможет мне Бог!»

За исключением небольшой группы лиц, по разным причинам находивших желательным как союз с Испанией, так и смерть человека, стоявшего теперь у решётки, никто в зале не верил виновности герцога Уэссекского, считая, что здесь скрывается какая-то тайна.

— Это неправда, герцог! — раздался в толпе громкий мужской голос.

— Откажись от своего показания! Откажись! — послышались единодушные возгласы.

По губам герцога пробежала улыбка, но он не шевельнулся. Хроникёры того времени пишут, что в зале поднялся поддерживаемый друзьями герцога шум и что сам председатель суда не думал останавливать его. Прошло несколько минут, прежде чем судебным приставам удалось с помощью стражи успокоить толпу. Затем лорд Чендойс обратился к обвиняемому с вопросом, не желает ли он возразить что-нибудь перед тем, как суд приступит к исполнению своих обязанностей. Среди мгновенно наступившего в зале молчания отчётливо прозвучал женский голос:

— Я могу засвидетельствовать, что герцог Уэссекский невиновен во взводимом на него преступлении.

Пред судьями выступила молодая девушка в чёрном платье, хрупкая на вид, но смело встретившая устремлённые на неё взоры многочисленной толпы. Отбросив назад надетую на её голову вуаль, она взглянула прямо в лицо лорду Чендойсу.

—