— Но княжна Болконская, это другое дело; во-первых, я вамправду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после тогокак я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходилочто это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мнеее не случалось встречать, как-то все так случалось: не встречались. И вовремя, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя былодумать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когдаНаташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорилэтого и не скажу. А вам только.

Губернаторша пожала его благодарно за локоть.

— Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться иженюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, — нескладнои краснея говорил Николай.

— Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софиничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman?Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для неебудет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понятьэто.

Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.

— Все-таки, ma tante, этого не может быть, — со вздохомсказал он, помолчав немного. — Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, онатеперь в трауре. Разве можно об этом думать?

— Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y amaniere et maniere, [На все есть манера. ] — сказала губернаторша.

— Какая вы сваха, ma tante… — сказал Nicolas, целуя еепухлую ручку.

Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжнаМарья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея,который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы опереезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица,воспитание племянника — все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство какбудто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и вособенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потериотца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца,прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнеечувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергалсяее брат — единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила еебеспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого оначувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие ссамой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиесябыло, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.

Когда на другой день после своего вечера губернаторшаприехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговоркуо том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальномсватовстве, все-таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), икогда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила оРостове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, —княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласиеее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки инадежды.

В те два дня, которые прошли со времени этого известия и допосещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должнодержать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную,когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично приниматьгостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее;то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие-то виды нанее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали этопредположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могладумать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще онане сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ееотца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова,которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ейнезаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всегоона при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должнобыло овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.

Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил вгостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкийрумянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.

— Вы его видели, тетушка? — сказала княжна Марья спокойнымголосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна иестественна.

Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновеньеголову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, всамое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящимиглазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она срадостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку изаговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудныезвуки. M-lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрелана княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучшеманеврировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.

«Или ей черное так к лицу, или действительно она такпохорошела, и я не заметила. И главное — этот такт и грация!» — думала m-lleBourienne.

Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту,она еще более, чем m-lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. Стой минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая-то новая сила жизниовладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, стого времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданнойпоражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложнаяискусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною ибессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицокняжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, котороюона жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собойработа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование— все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждойчерте ее нежного лица.

Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю еежизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое,лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем онсам.