а

Взрывной волной выбило окна на мостике, и если бы Шафран не упала, ударившись о палубу, ее убили бы тысячи осколков острых как бритва стекол. Она на мгновение потеряла сознание, а когда пришла в себя, корабль уже горел. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться и понять, что произошло. "Штука" ударилась о верхнюю палубу в дальнем конце корабля от того места, где она оказалась, так что она была защищена от самого сильного взрыва. И как только она это поняла, ее осенила следующая мысль. Папа!

Она вскарабкалась обратно по искореженной, искореженной раме лестницы и, когда добралась до верха, была встречена сценой полного опустошения. Труба, стоявшая в центре палубы, была почти полностью разрушена. Остался только зазубренный пень, изрыгающий маслянистый черный дым. Остатки "Штуки" были вмурованы в борт главной рубки, а хвост, каким-то чудом уцелевший, торчал под углом. Три орудийные установки были разбросаны по палубе. Четвертая исчезла совсем.

Но где же ее отец?

Шафран огляделась, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь удушливый дым. И тут она увидела его. Он лежал лицом вниз на палубе, подтягиваясь вперед, одна нога боролась за покупку, в то время как другая тащилась, неподвижная рядом с ней. За ним, едва видимый сквозь дым, виднелся скользкий красный шлейф крови, размазанный по палубе.

Леон поднял голову. Его лицо было пепельно-серым, когда он попытался приподняться на локте. Он протянул к ней руку и одними губами произнес: - Саффи!’

Она зажала нос рукой, чтобы хоть как-то защититься от дыма, и подбежала к отцу. Он рухнул обратно на палубу и перекатился на спину, едва приходя в сознание, его серые щеки и лоб были мокрыми от пота, он скрипел зубами, его лицо исказилось от боли. И теперь Шафран увидела источник его мучений, потому что его правая штанина была разорвана, плоть под ней была разорвана, как будто какой-то дикий зверь рвал ее алыми зубами и когтями, и прямо в сердце ужасной раны, гордясь всем остальным, лежали сломанные, расколотые, зазубренные останки бедренной кости Леона.

Шафран почувствовала, как тошнота подступает к горлу, а на глаза наворачиваются слезы. Нет! Ты не можешь быть слабой! Только не сейчас! - сказала она себе. Поэтому она наклонилась к нему и сказала: "Не волнуйся, папа, я здесь.’

Затем она схватила его под мышки и, повернувшись спиной к лестнице, начала подтягиваться к ней. Два конца сломанной кости ее отца потерлись друг о друга, и он не смог удержаться: он закричал от боли. Шафран заставила себя быть глухой к его агонии. Она просто потянула еще сильнее.

"Звезда Хартума" была смертельно ранена, это было очевидно, но "Штукам" приказали уничтожить ее, поэтому еще два самолета нырнули вниз, и один промахнулся, потому что дым был таким густым, что цель трудно было разглядеть. Но другая попала, практически в то же место, что и неразорвавшаяся бомба. Но эта взорвалась, и это довершило дело.

Корабль быстро тонул. Его судьба была предрешена, а тем временем "Штуки" вышли за пределы безопасного расхода топлива. Их командир отдал приказ вернуться на базу, и они отправились обратно в сопровождении своих верных истребителей сопровождения. Вторая бомба убила всех на корме лодки и причинила ужасные повреждения в машинном отделении. На корабле почти никого не осталось в живых. Но парень у носового орудия прошел невредимым через весь этот ад, как и Шафран. Он увидел, как она на верхней палубе пытается оттащить отца в безопасное место, и помог ей спустить его по трапу, а потом еще по одному на палубу спасательной шлюпки. Еще несколько выживших, включая судового врача, собрались там и пытались спустить на воду хотя бы одну спасательную шлюпку, прежде чем "Звезда Хартума" пойдет ко дну.

Им это удалось, и они смогли отплыть на веслах ярдов на пятьдесят от корабля, прежде чем он окончательно испустил дух, раскололся надвое и затонул.

Доктор изо всех сил старался ухаживать за Леоном. Прежде чем броситься к спасательной шлюпке, он схватил свой медицинский саквояж, рассудив, что ему, возможно, придется иметь дело с ранеными выжившими, и по крайней мере смог вылить немного дезинфицирующего средства на открытую рану и дать ему достаточно морфия, чтобы немного облегчить его страдания.

Затем Шафран услышала гул авиадвигателя. В этом хаосе и шуме она не заметила, что над ними все еще кружит одинокий немецкий истребитель, тот самый, в который она попала.

‘Что он делает?- спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Доктор поднял глаза, увидел " 109 "и пробормотал:" Чертов стервятник. Затем он потряс кулаком и прокричал в небо целую серию сквернословящих проклятий. ‘Прошу прощения, - сказал он Шафран, возвращаясь к своему обычному, цивилизованному состоянию. - Это ничего не меняет, но, по крайней мере, чувствуешь себя немного лучше.’

Затем один из оставшихся в живых, Бауэр, капитан корабля, которого Шафран помнила подшучивающим над Капитаном Макалуном перед битвой, сказал: "О-о, док, я думаю, этот ублюдок вас услышал. Берегись, он идет в нашу сторону.’

Что я здесь делаю? Почему я трачу топливо без всякой на то причины?

Теперь, когда адреналин битвы рассеялся, Герхард почувствовал, как возвращается эта мрачная, гнетущая пустота. Его мысли вернулись к видению, которое он видел, к образу женщины там, где не может быть никакой женщины. Его разум сыграл с ним злую шутку. Судьба насмехалась над ним. Постепенно пустота внутри него наполнилась едкой, мстительной желчью. Ему хотелось наброситься на любую цель, которую он мог найти, просто чтобы кто-то другой почувствовал себя так же плохо, как и он.

Герхард заложил вираж, чтобы обогнуть жалкую маленькую спасательную шлюпку, в которой находились последние выжившие с затонувшего корабля. Когда он нырнул с Солнца, распластавшись всего в нескольких футах над морем, он понял, что предает все принципы, которые у него были, сознательно отбрасывая все остатки порядочности и чести, которыми он все еще обладал, и присоединяется к своему брату и всем черносердечным ублюдкам вроде него в Легионе проклятых. Но ему было все равно.

Спасательная шлюпка приближалась все ближе. Он видел, как люди в нем жалобно машут кулаками. Один быстрый выстрел из орудий "109-го" уничтожит эту крошечную лодку и каждого человека внутри нее. Палец Герхарда сжался на спусковом крючке.

А потом он снова увидел призрак. Черные волосы. Черные темные очки.

Его первым побуждением было