— Это был не предлог, — прошипел Гордон, кипя, как перегретый чайник.

— Да. Не был, пока ты не превратил его в оный. Ах, да, и вот еще твой прорицатель, или кто он там, этот жуткий Чамберс… — продолжал Бенцони.

Янтарные глаза Гордона запылали.

— Причем тут Чамберс!

— Ведь твой астролог был здесь совсем недавно, верно? Не слишком ли вы сблизились в последнее время. Ты советуешься с Чамберсом по любому поводу. Обсуждаешь с ним перестановки в администрации. Берешь почти во все поездки! Он уже чуть ли не сидит у тебя в приемной вместо той безмозглой секретарши и решает, кого к тебе пропускать, а кого — нет. Растолкуй мне, пожалуйста, как это произошло.

— Как? — поразился Гордон.

— Вот я тебя и спрашиваю: как! — крикнул Бенцони и треснул кулаком по письменному столу красного дерева, благо, столешница была предусмотрительно укрыта слоем закаленного стекла.

Гордон никак не ожидал подобной выходки от замкнутого, застегнутого на все пуговицы, чопорного, в высшей степени сдержанного бюрократа, каким обыкновенно являлся Бенцони. Когда его не доводили до белого каления, разумеется.

— Иногда я советуюсь с Чамберсом…

— На каких основаниях? — холодно осведомился Бенцони. — Твой астролог разбирается в политике? Или в экономике? В финансах? У него есть диплом? Ученая степень?

Или он отлично умеет делать одну-единственную вещь — дурачить людям головы? Подумай о практической стороне вопроса. От твоих решений зависят жизни двухсот миллионов граждан Салема. И как, скажи на милость, ты принимаешь эти решения? Ты руководствуешься здравым смыслом, или объективной информацией, или политической целесообразностью, принимая эти решения? О, нет. Ты идешь к астрологу, который составляет тебе гороскоп и гадает на кофейной гуще! Батюшки светы! В своем ли ты уме?

Гордон начал багроветь от злости.

— За кого ты меня принимаешь. По-твоему, меня ничего не стоит обвести вокруг пальца дешевыми трюками? Ничего подобного. Чамберс меня не дурачит. Он не шарлатан. У него имеются сверхъестественные способности.

— Сверхъестественные способности к сверхъестественному шарлатанству, — процедил Бенцони с отвращением.

— Но он спас мне жизнь! Предсказал покушение…

Бенцони принудил себя успокоиться, понимая, что не может безнаказанно врываться в кабинет вице-губернатора и кричать на него. За пять лет, что они с Гордоном работали, Бенцони узнал о нем много хорошего… но и плохого тоже. Так, к примеру, Гордон был чудовищно злопамятен. Мелочные и крупные обиды имели обычай копиться в его душе долгими годами и оборачиваться против обидчиков самым тяжелым и непредсказуемым образом. Силясь восстановить дыхание и унять скачущий пульс, Бенцони поглядел в окно. На зеленых и солнечных улицах цветущего города Санкт-Константина ни малейших следов присутствия сил зла не наблюдалось. Какое облегчение.

— Гордон, — заговорил Бенцони, переведя дух и слегка успокоившись, — я не разбираюсь в той путаной ахинее, которой этот проходимец забивает твою бедную голову, но, послушай: если Чамберс и впрямь спас тебе жизнь, это не дает ему права садиться тебе на шею! Ты расплатился с ним сполна. Ты купил ему шикарную квартиру. И еще одну шикарную квартиру. И бунгало где-то в горах. Ты официально назначил его своим советником с зарплатой и всеми подобающими регалиями! Твой Чамберс катается, как сыр в масле, — и все за твой счет. К тому же, ты как-то устроил, чтобы Чамберс мог не платить налоги, занимаясь своей одиозной, противоправной деятельностью!

Гордон все еще был багров, как перезрелый томат.

— Откуда ты знаешь?

— Люди болтают.

— Что за болтливые люди такие? — спросил Гордон отрывисто и недобро, пальцами выбивая дробь по крышке стола.

— Не скажу.

— А я все равно узнаю, и тогда кому-то несдобровать.

— Всем рты не позатыкаешь, Гордон. Да и неужели ты всерьез думаешь, что, если все кругом будут молчать, как рыбы, ситуация изменится к лучшему.

— А изменится? — спросил Гордон. Видно, ему пришлось по сердцу это предположение.

— Нет!

Гордон, однако, по-прежнему отказывался считать своего астролога шарлатаном. Как и самого себя — наивным деревенским олухом.

— Чамберс — не шарлатан, — заявил он громко и возмущенно, и брызнул слюной.

— Почему ты так считаешь?

— Ты представить не можешь, какие Чамберс выделывает занятные штуковины…

— Что за штуковины?

— Разные… всякие штуковины… и вещи… говорит… удивительные, поразительные вещи… — произнес Гордон, делаясь вдруг очень осторожным и уклончивым. — Всякие нужные вещи… про разных нужных людей.

Видимо, Чамберс снабжал вице-губернатора эксклюзивным компроматом. Вместе с тем хитрый колдун делал и кое-что другое. Именно, заглянув в свой хрустальный шар, он сообщил Гордону, что однажды тот станет величайшим правителем всех времен и народов. Настолько величайшим и выдающимся, что затмит в своем немеркнущем величии всех диктаторов, тиранов и деспотов предыдущих исторических эпох.

— Вот что он сказал мне, — проговорил Гордон и весь засиял от удовольствия, будто ребенок, предвкушающий визит в кондитерскую.

Бенцони мрачно подумал, что, если в подобном роде продолжится и дальше, суеверный олух деревенский и впрямь достигнет невероятных политических высот. В сумасшедшем доме. Изображая Наполеона Бонапарта, завернувшись в простыню наподобие тоги. Подавшись вперед, Бенцони поводил у Гордона перед лицом растопыренной ладонью, выводя вице-губернатора из транса, вызванного сладостными видениями собственного блестящего, пусть и кровавого, будущего.

— Гордон!

— Чего.

— Избавься от Чамберса! Немедленно! Сейчас же!

— Ишь ты… вот те раз… избавься… не могу, — заупрямился Гордон.

— Прекрати! Можешь, еще как можешь. Ты уже от многих здесь поизбавлялся, комар носу не подточит. Если ты не в состоянии подумать о себе, о своей карьере, о людях, за которых несешь ответственность, хоть о сыне подумай! Знаешь, что. Ничего чрезвычайно важного в ближайшее время у тебя вроде не намечается, так что возьми отпуск. Отдохни, выспись, побудь с родными. Полагаю, десяти дней вместе с семьей подальше от кудесника Мерлина тебе хватит, чтобы расставить приоритеты. Когда вернешься, дай астрологу пинка под зад. Возникнут проблемы, обращайся ко мне. Я разберусь с этой тошнотворной тварью сам.

Гордон надолго замолчал. Он просто сидел в кресле, опустив взгляд, и крутил на пальце скромный ободок обручального кольца.

— Подумай, подумай, — проворчал он наконец, — когда я много думаю, у меня голова начинает болеть.

— Вот-вот. Не мешает потренироваться в мыслительном процессе. Нет-нет, — засмеялся Бенцони, — не прямо сейчас. Поедем ко мне, поужинаем. Магда как раз приготовила чудные жареные свиные ребрышки, как ты любишь.