Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привет! — прошептал он.
— Здравствуй, — так же тихо ответила Татьяна и быстро, словно стыдясь чего-то, встала с кровати, поплотней запахнув халат.
Анатолий тут же потянулся к Татьяне, хотел обнять, поцеловать, но она осторожно увернулась, сказала:
— Не надо…
— Ну, как всегда! — усмехнулся добродушно Анатолий, присел перед кроватью на корточки, полюбовался Андрюшкой, сунул ему под подушку игрушечный, отливающий черным лаком пистонный пистолет; Татьяна недоверчиво наблюдала за всем этим со стороны. Анатолий погладил Андрюшку по волосам, взъерошил их, сын недовольно поморщился во сне, пробормотал что-то и отвернулся к стене. — Вырос… — улыбаясь, прошептал Анатолий.
Татьяна ничего не сказала на это.
— Ну, здравствуй, что ли, Танюха!
Но она снова увернулась от объятий:
— Тебе только обниматься… Ребенка разбудишь. — И направилась из комнаты: — Пошли на кухню.
На кухне Анатолий опять попытался обнять ее, но тут уж Татьяна отстранила его более сурово:
— Ну, хватит, хватит. Нечего комедию ломать. Есть будешь?
— Путь к сердцу мужчины — через его желудок. Так, что ли? — Анатолий и не думал обижаться, был все такой же улыбающийся, добродушный.
— У тебя и сердце есть?
— Целых два. Одно твое, другое — свое.
— А сердца всех своих девок забыл?
— Они — это одно, мы — это другое, — продолжал посмеиваться Анатолий.
— Суп будешь или макароны с мясом?
— И суп буду, и макароны. И побольше, Танюха. Изголодался — не поверишь как!
Татьяна усмехнулась, поставила на газ кастрюлю, села за стол напротив Анатолия.
— Ну, как вы тут? Рассказывай! — Анатолий положил горячую жесткую ладонь на руку Татьяны, она ее тут же убрала.
— Нормально.
— Андрюха не болел?
— Нет.
— Молодец. Ну, а ты как?
— А я на развод подала.
— Ух ты! — рассмеялся Анатолий. — Вот так жена у меня! Свадьбу вместе играли, а разводиться — в одиночку?! — И ведь как смеялся: весело, от души, от всего сердца. Что за натура такая?
— Чего тут смешного?
— А что же теперь — плакать? Эх, погоди, жена, накорми сперва супом, потом убивай до конца.
Татьяна пожала плечами:
— Я серьезно. — Встала, налила суп в тарелку, подала Анатолию. Нарезала хлеб, почистила луковицу, положила перед Анатолием — он любил есть суп вприкуску с луком; ел всегда смачно, аппетитно.
Сидели молча; Анатолий ел, лишь изредка посматривал на Татьяну лукаво-насмешливым взглядом, а она сидела рядом, задумчиво глядя в окно. День начинался тусклый, серый, поздний осенний день.
Анатолий доел суп, отодвинул тарелку.
— А что случилось-то? — спросил будничным тоном.
— Ничего. — Татьяна наложила ему макарон с мясом, подала вилку.
— Что-то у тебя с логикой не в порядке, — съязвил Анатолий. — Если ничего не случилось, почему на развод подала?
— Надоело врать.
— Кому врать надоело?
— Твое вранье надоело. Т ы мне надоел — лживый и скользкий, как угорь.
— Сравнение, ничего себе! Ты хоть раз угря-то видела?
— Видела. Вот он, передо мной!
Анатолий рассмеялся:
— Пойду в пруд. Буду жить в пруду. Я — угорь.
— Хуже еще.
— Ладно, жена, дай макароны съем — поговорим дальше. Это надо же — на развод подала… — И снова ехидно, язвительно усмехнулся.
Опять сидели, молчали; Анатолий с аппетитом ел, Татьяна смотрела за окно.
— Так… Спасибо! Вкусно. Вкусно готовишь, жена!
— Старалась.
— Вот, старалась. А для кого?
— Для семьи.
— То-то! Для семьи! А я кто у тебя?!
— А ты лжец и подлец. И бабник. Устраивает тебя?
— Меня устраивает. А тебя?
— Мне надоело все. Я сказала уже: подала на развод.
— Нет, погоди, погоди, — Анатолий поднялся с табуретки, налил в чайник воды, поставил на газ. — Подала на развод или еще только собираешься подать?
— Подала.
— И со мной не посоветовалась?
— Ты со мной советуешься, когда из дому пропадаешь? Когда с девками своими гуляешь? Когда дома не ночуешь? Командировки какие-то выдумываешь?
— А что, надо советоваться в таких делах?
— Не знаю, тебе лучше знать.
— А раз мне лучше знать, заявляю официально: в таких делах с женами не советуются.
— Спасибо за откровенность!
— Пожалуйста. Чай будешь?
— Знаешь что? Пошел ты к черту!
— Видишь, раз злишься, — значит, еще не совсем равнодушна ко мне. Еще любишь. Эх, Танюха, Танюха, глупая ты баба, за кого ты меня принимаешь? За сосунка, который поверит в твои басни?
— Я тебе сказала, за кого я тебя принимаю.
— Это ты сгоряча.
— Наоборот. Все хорошенько обдумала. И не надейся, что я шучу.
— А Андрюшка?
— Что Андрюшка? — И сразу сжалось у Татьяны все внутри, напряглось. Заныла душа: вот этого-то она и боялась в разговоре больше всего.
— А Андрюшку куда денешь?
— Андрюшка, естественно, останется со мной, — как можно спокойней ответила Татьяна.
— Гм, естественно… — усмехнулся Анатолий. Поднялся, окатил заварной чайник кипятком, насыпал чаю, залил горячей водой, накрыл чайник полотенцем. — Естественно, да не совсем естественно. Андрюха, он чей сын — твой или мой?
— Он мой.
— Нет, милая, он мой сын. Или ты забыла? Или тебе напомнить?
— Хочешь лишний раз напомнить, что ты подлец? Так я это и без тебя знаю.
— Подлец я или не подлец — это сейчас роли не играет. Вдруг Андрюха возьмет да узнает, что и не мать ты ему вовсе, а?..
— Откуда он узнает?
— Ну, мало ли… вдруг кто-нибудь да скажет ему…
— Кто, например?
— Уж и некому сказать?
— Из хороших людей некому.
— Ладно, повернем вопрос другой стороной. Ты говоришь, что я подлец, а от меня хочешь, чтобы я поступал по-благородному?
— Да.
— Но как подлец может быть благородным? Этот софизм не приходил тебе в голову?
— Ты же не весь подлец. Есть в тебе и человеческое, наверное.
— А в тебе — подлое. Так?
— Не знаю. Может быть. Но я никому не делала зла, никого не обманывала, не изменяла, не выкручивалась.
— Хорошо, я изменял. И изменяю. А почему? Ты спросила себя хоть раз?
— Спроси лучше сам себя. Я в таких делах не разбираюсь.
— Я муж, да. Я отец, да. Но я еще и мужчина. Мужчина! И если жена годами не подпускает меня к себе, я что, должен на стены лезть?
— А почему она тебя не подпускает?! Потому что я не хочу, чтобы я была одной из многих. Или я — или