В конце июля сильная жара, мешавшая Бальзаку работать, спала. Но внезапно на улице у него разыгрался приступ холерины. Бальзак поспешил к Наккару, и тот прописал ему постельный режим. Для того чтобы побороть болезнь, Бальзак должен был соблюдать строжайшую диету, делать промывания желудка и пить воду, разбавленную сиропом.

Лежа в постели, Бальзак ломал голову: совершенно немыслимо, чтобы Ева, ставшая госпожой де Бальзак, дала жизнь ребенку, зачатому вне брака. «Я умру от горя, видя, что мой сын не будет узаконен брачным договором. Это убьет меня».

Нужно как можно скорее «связать узами» Еву и Оноре.

Независимо от возраста вступающих в брак во Франции требовалось письменное «высочайшее соизволение» родителей. Оноре попросил мать дать свое согласие, прибавив, что он «еще не сделал окончательного выбора». Мудрая предосторожность! Госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак, несомненно, не допустила бы, чтобы Бальзак женился на Еве. А Ева, позаботилась ли она о своих документах? Получить метрические свидетельства из польской глубинки — целая морока.

И вдобавок еще одно огорчение — беременность Евы протекала с осложнениями. Самыми тяжелыми были первые недели. «Она очень страдает», — говорили ее дети. Но больше всего на свете она боялась родов. Зачатому в мае ребенку уже исполнилось три месяца. Приближался день его рождения. Еве было уже 45 лет. Она плохо переносила предыдущие беременности. И теперь ей вновь придется в течение нескольких месяцев отказываться от светских удовольствий. Она чувствовала себя одинокой, забытой. Если она умрет, разве кто-нибудь станет заботиться об Анне так же хорошо, как это делала она?

2 сентября 1845 года Бальзак потерял терпение. Ева изображала страдалицу. «Люби меня, если можешь», — повторяла она. Оноре устал «лобзать» (в письмах) «каждую клеточку кожи Евы, с упоением сжимать ее в своих объятиях беззубого волка». Он поспешил к ней в Крейцнах, в пансион Гротиус.

Оноре продумал каждую мелочь. Вернувшись из Германии, он составит брачный договор в Меце.

Почему именно в Меце?

Уже в июне Бальзак намеревался тайно обвенчаться с Евой. Он посвятил в свой секрет двух друзей: Жана-Никола Лакруа, родственника доктора Наккара, занимавшего должность королевского прокурора Меца, и Жермо, префекта департамента Мозель. Бальзак не хотел, чтобы Виктор-Оноре считался незаконнорожденным ребенком, признанным «последующим браком». Таким образом, возникала необходимость, чтобы гражданские власти признали, что церковный брак уже имел место. Это будет фиктивное бракосочетание, «которое совершит сочувствующий нам священник».

Вопрос о документах оставался открытым. У Евы Ганской с собой был только паспорт, составленный на русском языке. Требовалось еще по меньшей мере свидетельство о рождении. Подобная бумага внушала ужас Еве, которая всегда молодилась. Не переставая называть себя «старой» и «усталой», она не хотела уточнять свой возраст, особенно для Бальзака.

К тому же Ева Ганская умалчивала о том, что опасалась, как бы рождение ребенка не повлекло за собой скандала не только в семье, но и при дворе, где некоторые ее родственники были приближенными царя. Она решила родить тайно, доверить ребенка Бальзаку и скрыться в Верховне, заставив всех позабыть о себе.

А тем временем Ева приехала к детям в Висбаден и поселилась в доме, располагавшемся напротив курортных зданий. В этом городе 13 октября 1846 года состоялось венчание Георга и Анны.

Никогда еще Оноре не был столь трогателен. Съездив в Мец, чтобы уладить проблемы, связанные с тайным бракосочетанием, он вернулся в Париж и лишился сна. Ему нравилось участливо заботиться о Еве: «Вечная мысль моих мыслей, сердце моего сердца, ты, которая в этот миг одарена двумя сердцами, чтобы любить меня, двумя кровями, двумя жизнями, а у меня есть лишь огромная любовь и безграничная преданность и эти два прекрасные создания, ты, которую дал мне Господь, и Виктор-Оноре, который исходит от нас».

Поняла ли Ева, до какой степени любит ее этот человек? Если бы она могла, помимо своего восхищения, проявлять к нему немного нежности. Но она осторожничала. «Делай что хочешь, — говорила она, — но не обдирай меня как липку».

А ведь скоро представится подходящий случай. И тогда придется порыться в «сокровищнице волчишки».

Все периоды истории развития цивилизаций сводятся к возведению городов, а этапы жизни человека — к обустройству его дома.

По возвращении Бальзак с той же энергией, которой он был обуреваем при создании романа за 50 или 100 ночей, взялся за решение вопроса о приобретении дома, где должны были поселиться Ева и Виктор-Оноре. Госпоже де Брюньоль он предоставил возможность помочь ему в этом благородном деле и полную свободу действий.

Генеральный откупщик Божон, живший во дворце на Елисейских Полях, построил себе резиденцию для галантных увеселений. В 1817 году там были оборудованы Надземный променад, или Французские горки. В 1840 году Жан-Рафаэль Блеар за 500 тысяч франков приобрел весь этот архитектурный ансамбль и земельные угодья, которые с 1845 года начал по частям продавать. В течение года цены на земельные участки выросли вдвое. Одним из покупателей был художник Теодор Гюден (1802–1880). Другой собственник, Пьер-Адольф Пеллетро, намеревался продать дом, расположенный на улице Фортюне. Госпожу де Брюньоль, наделенную «широкими полномочиями», попросили поторопиться.

Ей было поручено купить дом, где она не будет жить, куда даже не ступит ее нога. Дом, где поселится ее счастливая соперница. Жестокая участь!

В пятницу 25 сентября, после трудных торгов, госпоже де Брюньоль удалось снизить цену до 50 тысяч франков. Значительная часть суммы 32 тысячи, а также пени в размере 5 % будут внесены лишь 28 сентября 1849 года. Госпожа Оноре де Бальзак окончательно погасит долг лишь в сентябре 1850 года, когда улица Фортюне станет улицей Бальзака.

В 1846 году Бальзак «помимо суммы, оговоренной в договоре», то есть из-под полы, выплатил 18 тысяч франков в виде акций Компании Северных дорог.

Дом имел очень странный вид. Снаружи он походил скорее на сарай или заброшенную мастерскую, нежели на особняк. Блеар разместил там конторы, которые затем уступили место прачечной. В подвалах еще оставались ледники Божона. «Внешний вид дома просто ужасен, — скажет Бальзак. — Это была настоящая лачуга, которая смахивала на сумасшедший дом, поскольку на ее окна были установлены решетки. Перед домом раскинулся садик шириной в 20 метров и длиной в 24 метра, походивший на тюремный дворик». «Но что вы хотите, — говорил Бальзак герцогине де Кастри. — Я там обрел одиночество, тишину и дешевизну».

Для того чтобы Божон стал приемлем для проживания, ничего не надо было строить, только следовало «сделать ремонт и уборку». Бальзак обратился к самому дешевому архитектору. Это был итальянский художник по имени Санти, «добрый малый, честный человек, к тому же несчастный». Ему Бальзак выплатил за работу 20 наполеондоров, взяв расписку в получении денег.