После Нового года Осмунд начал высекать историю Ноя: ковчег, плывущий по волнам, а потом и самого патриарха, уснувшего во хмелю… К марту каменщик завершил барельеф с изображением Вавилонской башни, похожей на старую крепость на холме, два сюжета из жизни Авраама и гибель Содома и Гоморры. Роберт и каноники пришли в восторг, а сам Осмунд приобрел уверенность в своих силах.

«Я сумею высечь историю грехопадения Адама и Евы и их изгнания из Рая», – подумал он.

Возведение Солсберийского собора завершилось 25 марта 1266 года. На строительство, длившееся двадцать шесть лет, была за трачена неслыханная сумма – сорок две тысячи марок. Собор стал одним из самых ярких образцов ранней готической архитектуры.

Солсберийский собор освятили за восемь лет до завершения строительства; на церемонии присутствовал король Генрих III, однако совершенствование подворья и внутреннего убранства собора продолжалось еще долгие годы – завершали декоративную резьбу, стеклили свинцовые переплеты огромных окон.

Вечером, когда закат окрасил багрянцем небо над рекой, строители с домочадцами и жители города пришли в собор; после богослужения на рыночной площади собирались устроить праздничные гулянья. Осмунд привел семью в переполненный храм, где уже толпилось две тысячи прихожан. Сын каменщика, Эдвард, изумленно оглядывался – он никогда прежде не видел такого скопления народа. Сквозь громадное трехарочное витражное окно в западном фасаде собора светило заходящее солнце, и лучи, дробясь и множась в разноцветных стеклах, заливали радужным сиянием длинный неф и роскошно убранный хор.

Постепенно свет померк. Серые каменные арки, возносясь над головами, скрывались в полумраке. Мальчик сжал отцовскую руку и не сводил широко распахнутых глаз с алтаря. Служки в длинных одеяниях сновали между людьми, зажигая свечи у колонн в нефе, в трансептах, под арками галерей и наверху, в трифории, клерестории и в обходной галерее хора. Минут через десять за окнами совсем стемнело, а внутреннее пространство собора преобразилось, освещенное тысячами дрожащих огоньков. Осмунд обратил взгляд к потолку и радостно улыбнулся – мастерски отполированный камень колонн и арок переливался золотом и сапфирами, рубинами и изумрудами, многоцветье красок отражалось в стеклах, а с высоты на людей смотрели резные лики святых.

Эдвард потянул отца за руку:

– А праздник уже начался?

Залитый огнями храм и впрямь напоминал роскошную пиршественную залу.

Наконец двери западного входа распахнулись. В собор вошли мальчики-певчие с зажженными свечами в руках, распевая гимны; за певчими, шелестя подолами белых одеяний по каменным плитам пола, торжественно шествовали каноники и диаконы. Следом, в окружении юных служек, несущих священные сосуды, величественно ступал епископ в роскошной мантии, шитой золотом, серебром и драгоценными камнями. Он сурово взирал прямо перед собой, а митра, украшенная серебряным крестом, увеличивала его и без того высокий рост. Сухощавые пальцы крепко сжимали церемониальный посох с изящной выгнутой рукоятью. При виде епископа прихожане благоговейно преклонили колена, и прелат неспешно проследовал к хору, в пресвитерий.

Торжественные звуки церковных песнопений наполнили собор, возносясь к алтарю. В этот миг Осмунд заметил Кристину, стоявшую рядом с Бартоломью. Епископ вошел в пресвитерий, огромные двери западного входа с громким стуком захлопнулись, и девушка, оглянувшись, увидела каменщика. По лицу ее скользнула едва заметная улыбка.

Осмунд содрогнулся от внезапно нахлынувшей страсти.

Богослужение шло своим чередом, внушая пастве благостное умиротворение. Каменщик тем временем терзался адскими муками.

– Agnus Dei… – звучали слова литании. – Агнец Божий, берущий на себя грехи мира…

Осмунд изо всех сил пытался представить себе ягненка, безропотно идущего на заклание, приносящего себя в жертву, но перед глазами вставало совсем другое.

Звон колокола возвестил таинство евхаристии: свершилось пресуществление – хлеб и вино претворились в плоть и кровь Христову, а дьявол ниспослал бедняге-каменщику иное видение: на алтаре трепетало обнаженное девичье тело.

После службы на рыночной площади накрыли длинные пиршественные столы; над углями на вертелах жарились говяжьи туши. Горожане радостно переговаривались, дети звонко смеялись, даже на вечно недовольном лице жены Осмунда играла улыбка, но каменщику было не до веселья. Он сидел, снедаемый безудержной похотью. В отчаянии он набросился на угощение, надеясь грехом чревоугодия изгнать сладострастие, а потом в хмельном забытьи сполз под стол.

В июне наваждение Осмунда привело к ужасному концу.

Мастер-резчик завершил два рельефа – превращение Лота в соляной столп и жертвоприношение Авраама – и был весьма доволен своей работой: фигуры получились живыми и выразительными. После этого Осмунд перешел к истории Исаака и Иакова.

Весна выдалась на удивление теплой. Осмунд ощущал небывалый прилив сил и творческий порыв, как в юности, при вступлении в гильдию каменщиков; в резчика словно бы вселился добрый гений пятиречья, воодушевляя на новые свершения.

«Да, я грешен, – размышлял Осмунд, – но Господь в милости Своей позволил мне увидеть свет».

Работа спорилась.

Ранним утром он шел в Солсбери. Долина Авона покрылась мягкой зеленой травой, на деревьях шелестела свежая листва, в роще куковала кукушка. Примерно в миле от Авонсфорда тропа сворачивала к реке, через лесок. На опушке Осмунд испуганно замер – перед ним возник призрак, посланный самим дьяволом.

Каменщик торопливо перекрестился. Призрак… Кристина захохотала.

Она стояла, прислонившись к стволу дерева, и дерзко разглядывала Осмунда. Сорочка тонкого полотна, подвязанная на талии, едва прикрывала налитую грудь, распущенные волосы волнами ниспадали на плечи. Каменщик снова перекрестился и больно ущипнул себя за руку, убеждаясь, что это не сон.

– Что с тобой? – спросила Кристина.

Он недоуменно уставился на нее. Неужели это еще одно дьявольское испытание?

– Кто ты? – прохрипел он.

– Сам знаешь кто, – улыбнулась девушка. – Я Кристина.

Словно в беспамятстве, он подошел поближе и оглядел ее с головы до ног. Что она здесь делает?

– Чего ты хочешь?

Она пожала плечами:

– С тобой повидаться. Я знала, что тебя здесь встречу.

Осмунд понимал, что лучше всего уйти, и как можно скорее, но не мог сдвинуться с места и, задыхаясь, смотрел на девушку.

– Ты за мной следишь, – сказала она.

– О чем ты? – покраснев, спросил он.

– Сам знаешь о чем, – улыбнулась Кристина. – Ты с прошлого лета за мной следишь, всякий раз, как я в собор прихожу, и у дома моего рыщешь.

Каменщик побагровел от стыда и начал оправдываться.

– Ничего страшного, – с понимающей улыбкой кивнула она, окинула его оценивающим взглядом опытной женщины и поудобнее оперлась о ствол. – Если хочешь, поцелуй меня.