— И ты ей поверил?

Его звонок в половине седьмого мог означать только одно, и Дебора была уверена, что знает, в чём дело.

— При других обстоятельствах мог и не поверить, — ответил Линли. — Но учитывая заключение коронёра и выводы Саймона, то вместе с тем, что рассказала мне Валери…

— Она могла и солгать. Есть ведь куча мотивов, Томми!

— Да, вот только, кроме мотивов, у нас ничегошеньки нет Деб. Так уж получилось. Если честно, то у людей нередко бывают мотивы отделаться от кого-нибудь. И им даже хочется избавиться от того или иного человека. И всё равно они даже пальцем к нему не прикасаются. И здесь явно тот самый случай. Так что пора возвращаться в Лондон.

— И ты даже не включаешь в общую картину Алатею Файрклог?

— Дебора…

— Просто послушай минутку. Всё, что касается Алатеи, окружено тайной. А люди с секретами имеют все причины к тому, чтобы эти секреты защищать.

— Может быть, да, но что бы она ни сделала в прошлом и что бы она ни делала сейчас ради защиты своих тайн — если они действительно есть, — не привело бы её к убийству Яна Крессуэлла. С ним уже всё ясно. Мы знаем правду. И, как я уже сказал, пора возвращаться домой.

В номере было очень холодно. Дебора вздрогнула и направилась к электрическому камину. На ночь он был выключен, и теперь она его включила. Окно в комнате запотело, и Дебора провела ладонью по стеклу, чтобы посмотреть, что происходит снаружи. Было ещё довольно темно, дорога и тротуар были мокрыми. Свет уличных фонарей отражался в лужах, и огни светофора на углу тоже.

— Томми, те вырванные страницы из журнала «Зачатие» сразу давали понять, что с Алатеей происходит нечто странное.

— Не стану спорить, — рассудительно ответил Линли. — И мы уже как будто разобрались, что это такое. Зачатие. Но ты ведь давно это поняла. Николас Файрклог рассказывал тебе об этом, когда вы с ним в первый раз повстречались, так?

— Да. Но…

— И вполне понятно, что ей самой совсем не хочется обсуждать это с посторонним человеком, Дебора! Ты бы сама стала говорить с чужими на такую тему?

Это был удар ниже пояса, и Томас должен был это понимать. Но Дебора не позволила личным чувствам помешать рассудку. Она сказала:

— Всё это не имеет особого смысла, относится то к зачатию или нет. Та женщина, Люси Кеверни, сказала мне, что она — донор яйцеклеток. Отлично. Возможно, так оно и есть. Но тогда зачем ей ездить в Ланкастерский университет вместе с Алатеей Файрклог? В лаборатории, где занимаются проблемами продолжения рода?

— Может быть, для передачи своей яйцеклетки Алатее Файрклоге, — предположил Линли.

— Яйцеклетка должна быть оплодотворена. Разве для этого Николас не должен был отправиться вместе с ними?

— Может быть, Алатея прихватила с собой сперму.

— В чём, в контейнере для бутербродов? Но вроде бы сперма тем лучше, чем она свежее, а?

Линли вздохнул. Дебора попыталась угадать, где он мог находиться. Связь по стационарной линии была отличной. Это заставило её предположить, что инспектор всё ещё в Айрелет-холле.

— Дебора, но я ведь не знаю… Я не знаю, как всё это делается. Как должно быть.

— Я знаю, что ты не знаешь. Зато я знаю, уж поверь мне. И мне точно известно, что даже если Люси готова была произвести для Алатеи хоть одну яйцеклетку, хоть пару дюжин, и даже если у Алатеи была с собой пробирка со спермой Николаса, всё равно это не делается вот так сразу. Так что если Люси действительно донор, как она утверждает, и даже если она по какой-то причине передаёт Алатее яйцеклетку, и даже если у них есть сперма Николаса…

— Да неважно всё это! — решительно перебил её Линли. — Потому что всё это не имеет никакого отношения к смерти Яна Крессуэлла, и нам пора возвращаться в Лондон.

— Это тебе пора. А мне — нет.

— Дебора!..

Линли явно начал терять терпение. Дебора услышала в его тоне сходство с тоном Саймона. Как они всё-таки похожи между собой… Вся разница — только внешняя.

— Что? — резко произнесла она.

— Я сегодня утром уезжаю в Лондон. Потому и звоню. Но мне хотелось бы задержаться в Милнторпе, поехать за тобой когда ты будешь возвращать машину в прокатный пункт, а потом забрать тебя с собой в Лондон.

— Потому что ты мне не доверяешь и не хочешь, чтобы я осталась здесь?

— Скорее мне хотелось бы иметь компанию, — возразил Линли. — Дорога-то долгая.

— Она сказала, что никогда не была суррогатной матерью, Томми. И если она только то и собирается сделать, что передать Алатее яйцеклетку, почему прямо так и не сказать? Почему не сказать, что ей не хочется говорить об этом?

— Понятия не имею. Да это и неважно. Никакого значения не имеет. Ян Крессуэлл погиб по собственной вине, вот и всё. Он знал о расшатавшихся камнях на причале в лодочном доме. Но проявил неосторожность. Вот и всё, Деб, и никакие женщины из Ланкастера ничего тут не изменят. Так что вопрос вот какой: почему ты не хочешь всё это бросить? Но думаю, мы оба знаем ответ.

Томми говорил вполне спокойно, но всё это было вообще на него непохоже. Они говорили о том, о чём его просил поговорить Саймон. Ну, а почему бы и нет? Они так много лет знакомы, Томми и Саймон. У них десятилетия дружбы за спиной. Они вместе попали в ужасную автомобильную катастрофу, они любили одну женщину… Всё это так их связало, что Деборе и думать нечего было как-то это разрушить. Да она и не собиралась. Так уж всё сложилось, и Дебора видела только один выход.

— Ладно. Ты выиграл, Томми, — сказала она.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хочу сказать, что вернусь в Лондон с тобой.

— Дебора…

— Нет. — Дебора глубоко вздохнула, так, чтобы Линли наверняка услышал её вздох. — Я серьёзно, Томми. Сдаюсь. Когда едем?

— Ты это серьёзно?

— Само собой. Я упряма, но я не дура. Если нет смысла продолжать это дело, значит, нет смысла его продолжать.

— Ты действительно…

— Да. С доказательствами не поспоришь. Вот так. — Дебора выждала мгновение, давая Линли возможность усвоить сказанное ею. Потом повторила: — Когда едем? Кстати, ты меня разбудил, так что мне нужно время на сборы. Принять душ. Причесаться. И так далее. Ещё не мешало бы позавтракать.

— В десять подойдёт? — спросил Линли. — Спасибо, Деб.

— Просто я решила, что так будет лучше, — солгала Дебора.

Зед Бенджамин почти не спал. Его статья разваливалась. То, что сначала казалось таким горячим, что без перчаток и не ухватишься, быстро превращалось в кусок остывшей рыбы на холодной тарелке. Зед представления не имел, что ему делать с полученной информацией, потому что в ней не было ничего такого, что тянуло бы на сенсацию. В мечтах он видел материал для первой полосы, статью, в которой он рассказал бы о тайном расследовании Скотленд-Ярда, копавшего под Николаса Файрклога, и о том, чем на самом деле обернулось его исцеление от наркотической зависимости, то есть убийством двоюродного брата, стоявшего на пути Николаса к успеху. Он видел историю о человеке, который умудрился отвести глаза родителям, родственникам, знакомым, изображая из себя благотворителя и труженика, в то время как он готовился устранить того, кто мешал ему добраться до семейного состояния. И к статье прилагались бы фотографии: детектив Коттер, Файрклог, его жена, проект восстановления защитной башни, а заодно и «Файрклог индастриз», — и всё это расползлось бы до третьей полосы, а то и до четвёртой, до пятой… И надо всем этим красовалось бы имя: «Зедекия Бенджамин». Имя в лучах журналистской славы.