– это десятки тумблеров-переключателей, множество радиодеталей, разных «сопротивлений»… Кое-как собрали все необходимое, и началась работа. Я с преподавателем труда развешивал провода, Володя монтировал пульт, включавший (так уж мы решили) и проигрыватель. Директор добывала пластинки для проигрывателя с популярными песнями и мелодиями.

Наконец долгожданный час настал. Систему решили опробовать поздно вечером, когда закончатся занятия в вечерней школе. Боялись оконфузиться прилюдно, точнее сказать, «придетно».

У пульта в директорской мы толпились, бестолково суетясь. Вместе с нами, взрослыми, и Андрюша Разин – первый помощник из ребят. Где-то часу в одиннадцатом (для нас это было обычное время монтажных работ) я скомандовал: «Включай». Володя пощелкал тумблерами и дал микрофон Галине Ивановне. Она, разволновавшись, ничего, кроме счета «один, два, три», произнести не могла и протянула микрофон мне. Я на какое-то мгновение задумался, хотя заготовка уже имелась, но хотелось сказать нечто необычное, душевное, благодарное: ведь такой труд проделан на одном энтузиазме! И я продекламировал:

Сказать открыто не боюсь,

Хотя, конечно, повторюсь:

Друзья, прекрасен наш союз

В соединении уз и муз…

Стихи прогремели в пустой школе, как набат…

– Это Пушкин или Колодин? – спросила Галина Ивановна.

– Синтез…

– Здорово, Коля Николаевич.

– Да чего там здорово, гаркнул, как каркнул.

Потом запустили пластинку, и мы пошли по классам проверять, везде ли работают репродукторы.

Утром в школе был праздник. Ребят встречала громкая музыка и самые популярные песни. Как сейчас помню, самыми любимыми тогда у нас были песни прекрасного композитора Станислава Пожлакова (кто помнит его сегодня?!) На одной стороне пластинки в исполнении Тамары Миансаровой: «– Топ, топ, топает малыш, с мамой по дорожке милый стриж…». На другой – в собственном исполнении самого Стаса песня, очень характерная для того времени: «А нам не страшен ни вал девятый, ни полюс вечной мерзлоты…». За точность не ручаюсь, может, широта и шестидесятая. Что творилось в маленьких коридорчиках и первого (младшие классы), и второго этажей – не поддается описанию. Дети пели, танцевали, прыгали, бегали, только что на руках не ходили.

И вдруг скандал. Восемь часов. Звонка нет. Пять минут, десять минут – звонка нет. В чем дело? Наверх по лестнице поднимается раскрасневшаяся, встрепанная, задыхающаяся тетя Груша:

– Галина Ивановна, звонок пропал.

Под словом «звонок» имелся в виду колокольчик, довольно большой и звонкий, еще от земской школы.

– Что же делать? – растерялась директриса.

– Дайте мне микрофон, – попросил я

– Ребята, у нас пропал колокольчик для звонков. Его надо найти как можно скорее. Если не найдем, музыки в перемену не будет.

Через несколько минут малыши принесли колокольчик. Я догадывался, что спрятали не они, малышня – народ еще дисциплинированный.

– Откуда взяли?

– Ребята со второго этажа дали и велели нести наверх в учительскую…

Колокольчик пацаны вернули, ничего не сообщив о собственном расследовании. Да и что говорить: ребята хотели продлить радость единственным, как им казалось, возможным способом.

Вариант на три «К»

Приближалось распределение. В назначенный день приехал в Ярославль. Подстригся, помылся, приоделся, чтобы явиться под очи распределяющих в надлежащем виде. Но не только для них. Я практически два года не виделся со своими однокурсниками. Экзамены сдавал по предварительной договоренности с преподавателями, а время экзаменационных сессий проводил в школе.

Из всех тех экзаменов запомнился только один: по зарубежной литературе у Семенова. Я подловил его между лекциями. Он курил на лестничной площадке, как всегда, обсыпанный пеплом и чуть попахивающий «перцовкой». То ли все еще под впечатлением лекции, то ли перебрав любимого напитка, он долго не мог понять, чего я добиваюсь. О такой форме учебы, как свободное расписание, он, оказывается, даже не слыхал. Пришлось убеждать его, ссылаясь на авторитет декана. Когда же он, наконец, «въехал в тему», то заявил, что времени у него нет.

Новые аргументы, новые подходы… Сошлись на том, что в выходной приду к нему домой и там он примет у меня экзамен.

– Только уж не забудьте, – бросил он на прощание.

Я погрузился в раздумье: что не забыть? Так и не найдя ответа, перед экзаменом прихватил с собой пару бутылок «перцовки». Он жил в новой башне-девятиэтажке у Юбилейной площади. Квартира двухкомнатная, но всё настолько минимальное, что, сними перегородки, получится одна нормальная комната с кухней по краю.

Андрей Александрович встретил по-домашнему, без пиджака, в брюках с подтяжками и расстегнутой почти до пуза, застиранной рубахе.

– Пришел все же, – как-то не очень довольно произнес он, – ну, проходи…

– Куда?

– Для начала на кухню.

Тут я понял, что ответ нашел верный и, как позже оказалось, эффективный. Пройдя на кухню, выставил свою посуду.

– Я тут это… принёс… может… это…

– Не может… принёс, значит, принес.

Далее беседа шла в комнате и гораздо оживленнее. Поразили не размеры комнат, а обилие книг. Стены скрывались за простыми дощатыми, покрытыми морилкой, подчеркивающей структуру дерева, стеллажами, прогибавшимися от томов и фолиантов. Сам книголюб сразу отметил множество дореволюционных изданий, в том числе и на иностранных языках. Книги лежали и на подоконниках, и на стульях, и какие-то даже на полу у дивана. И как книголюб, заметил, что книги всё читаные – перечитаные. Сразу зауважал его, сожалея, как все-таки мало знаем мы о своих преподавателях. То есть вообще ничего: видим, что на виду, и помним, что на слуху…

Мы сели за его письменный стол, никаких билетов он не выложил, просто стал спрашивать о том, что я читал, что от чтения вынес, и каждый мой ответ комментировал по-своему, глубоко и заинтересованно. Экзамен превратился в беседу, которую он сам прервал, уйдя на кухню. Потом позвал меня. На столе к моим бутылкам добавились крупно порезанные хлеб, колбаса и зеленый лук. Тут же пепельница, еще пустая. Экзамен продолжился. В очередной раз он прервался приходом молодого паренька моего примерно возраста, который ушел в одну из комнат, не заходя на кухню. Оказалось, его приемный сын, которого он старомодно называл воспитанником. Экзамен, продолжавшийся до вечера, завершился взаимным удовлетворением. Других экзаменов в рамках свободного расписания не помню. Приезжая, о встрече с однокурсниками не помышлял: не до того и не до кого!

А тут на распределении сразу все и вместе. Конечно, охи и ахи, вопросы и расспросы – одним словом, герой в некотором роде. Но отделавшись шутками и анекдотами, стал интересоваться новостями институтской жизни. И, странное дело, все студенческие проблемы оказались вдруг мелкими, малосущественными или совсем несущественными. То есть проблемы-то имелись, но все личностного характера, типа кто с кем, кто в чем, что почем? А я уже жил интересами своих ребят,