— Мистер Скейен, может быть, все-таки не рисковать? — пытался посоветовать бьющему партнер по команде — сухощавый молодой человек в смешной кепке с непомерно длинным козырьком.

— Играй на поле, как оно есть, — ответили ему.

«Все это когда-то уже было», — подумал миллиардер, тщательно прицеливаясь.

Его эксклюзивный турнир по гольфу для любителей пощекотать свои нервы, для настоящих экстремалов мировой элиты, который не афишировался в прессе, набирал обороты. Деньги внесены, ставки с шестью, а то и семью нолями были сделаны. Мартин Скейен, будучи хозяином турнира, сам разрабатывал сценарий, состоящий из щекочущих нервы сюрпризов, сам принимал в нем участие. Это позволяло ему не столько хорошо заработать, сколько поддержать авторитет в элитном обществе. Его все считали загадкой современного мира — это ему льстило и позволяло войти в доверие к любому члену клуба.

Рядом стоял его новый партнер Славик Кацельник, с которым они только что затеяли новое дело.

Молодой миллионер готовился стать миллиардером, запустив сеть конвейеров по изготовлению лекарств на основе вакцины от онкозаболеваний. Знал бы этот глупый нувориш, что готовит миру его партнер… Стыдно сказать, но сегодня Скейену, человеку без нервов, было неспокойно: «Что-то будет, Мартин, что-то будет…»

— Не отсвечивай, Славик, — с раздражением сказал миллиардер. — Удар в триста ярдов — это серьезно. Совершим задел перед перерывом. Пойди лучше приготовь шерри.

— Слушаюсь, — ответил Кацельник и, сев на мотороллер, укатил к трибунам.

Казалось, тот, кого звали Скейеном, превратился в изваяние. Он продолжал, словно маятником, раскачивать клюшкой.

«Было. Это все уже было…» — не успокаивался мозг.

Вдруг он, подняв глаза, увидел за речушкой под деревом давно похороненных им Саломею и Себастьяна Реннера. «Что это? Дерьмо собачье! Бей!» — прозвучало где-то внутри. И Мартин ударил.

Может быть, впервые в жизни его рука дрогнула и мяч улетел в никуда. Зашумели трибуны: «Промахнулся!», «Промахнулся!», «Промахнулся!», «Мартин Скейен промахнулся! Не может быть», «Ой, что это?! О, мой бог, смотрите!»

Мартин поднял глаза. Нет, он не ошибся. Он видел перед собой метрах в тридцати Виктора Лаврова и Светлану Соломину. Потери бдительности хватило, чтобы встретить свой ужасный конец. Громадный крокодил невиданных размеров, бесшумно подобравшийся сзади, набросился на своего хозяина, и голова Мартина вместе с плечами исчезла в его громадной пасти. Скейен дважды дернулся и затих…

Шумная толпа неслась в сторону места трагедии, позабыв об опасности. Здесь находились те, кто был должен Мартину, и те, кому был должен он. Все хотели спасти хозяина гольф-клуба «Бафалло Скейен». Но было поздно. Крокодил уже утащил миллиардера в ближайший канал.

А где-то в миле отсюда, воспользовавшись замешательством охраны в связи с внезапной гибелью шефа, с высокого забора закрытого клуба спрыгнули двое — мужчина и женщина. Виктор и Светлана пулей бросились к спрятанному в посадке автомобилю.

— Ну, обошлось, — выдохнула девушка, когда старенький «Форд» выскочил на трассу и укатил на приличное расстояние.

— Да-а-а, — многозначительно протянул Лавров. — Кто к нам с крокодилом придет, от крокодила и…

И правда, ничто так не путает планы по завоеванию мира и порабощению воли, как внезапная смерть.

7

Давно отцвели сады и собран урожай. Все дорожки, вымощенные тротуарной плиткой, приведены в порядок перед приходом зимы, а кусты, с которых опал последний лист, аккуратно пострижены заботливым озеленителем иноком Феодосием.

Монастырь Святого Иоанна жил своей обычной жизнью и был далек от суетного грешного мира, в котором падали бомбы, рвались снаряды, велось растление по телевидению, вселялась скверна в души непокорных грешников. Что еще? Как может быть чуждым мир, который произвел тебя на свет? Не будь лицемером. Никакие обеты и посулы, никакие красивые одежды и украшения, никакие увещевания о перерождении души не прояснят для человека главного: поступай по совести, и будешь с Богом.

— Итак, инок Ермолай, ты пришел, чтобы окончательно расстроить меня? — грозно возопил отец Емельян. — Мало того что ты не выполнил свой долг год назад, ты еще куда-то пропал после наказания и вовремя не явился в святую обитель.

— Дорогой мой отец Емельян, я пришел, чтобы проститься, — смиренно заявил Виктор-Ермолай.

— То есть как? — опешил настоятель.

— Вот так, — только и ответил инок, в котором уже не было ни капли монашеского.

— Но ты не исполнил долг… — начал было Емельян.

— Мой долг — спасение душ. Разве не призывает нас Господь помогать ему?

— Но я думал…

— …что погасил пламя грешной и строптивой души моей? — угадал мысли настоятеля Виктор, отчего тот побледнел.

Емельян был настолько поражен попаданием Виктора в точку, что молча стоял, глядя на него, и не знал, что сказать.

— Душа наша, — продолжил бывший инок, — нуждается в том, чтобы лечить ее, время от времени чистить. Пребывая здесь, я многое понял, осознал, покаялся в том, о чем раньше и не думал. Человеку необходимо чистить душу. Это нужно так же, как путнику в тяжелом походе — глоток воды, как в пустыне — оазис…

— Но ты не исполнил долг, — промямлил Емельян.

— Перед тобой, отче?

— Перед православной церковью. Ты пришел ко мне три года назад и молил, чтобы я дал тебе приют и благословение на служение Господу…

— Не спеши произносить высокие слова, — перебил священника Лавров. — Вспомни первый вопрос, который ты мне задал, когда я переступил порог монастыря Святого Иоанна. Ты спросил: «А что ты умеешь делать, чадо?» Благо я умею многое и честно служил здесь два года. А если бы не умел? Ты бы взял меня? Просто не корысти ради, а как заблудшую душу?

От такого откровения Емельян снова потерял дар речи.

— Так что для тебя первично — душа или тело с физической силой, умениями, ремеслами? Господу нашему, я знаю, важна душа, какой бы она ни была, ибо один кающийся грешник ценнее, чем десять праведников. И ты после этого решаешь, исполнил я свой долг перед храмом или не исполнил?

— Хорошо же, — выдавил Емельян, расхаживая по кабинету. — Я всегда знал, что ты смутьян. Мне такие здесь не нужны. Но ты честно работал и служил, по крайней мере здесь, в монастыре, и там, в Пальмире… в нашей Пальмире, а не какой-то там арабской. — Настоятель подошел к Виктору. — Умный ты слишком, инок Ермолай. Вернее, Виктор Лавров. Умный — а это в жизни… мирской жизни, — поправился настоятель, — очень может навредить.

— На том и стою, отец Емельян, — улыбнулся Виктор.

— А вообще, — запнулся священник, — я всегда рад видеть тебя. Ты мне многое дал понять.

Емельян неожиданно искренне обнял Виктора, и у того защемило сердце: «Может быть, не стоило так резко? Неплохой дядька ведь?»