Вместе с бедуинскими старцами отец Иеремей и Лавров позавтракали сыром с характерными дырочками разной формы и размера: на отрезанных кусках получались рожицы — то грустная, то удивленная, то довольная. Виктора научила их видеть Светлана на стойбище бедуинов-харишей. Даже сейчас, спустя почти год после тех событий, девушка никак не покидала сознание Виктора. С ней столько было связано, столько пережито. «Эх, беда моя, беда…»

Выпили черного кофе, крепкого, как любовь, и горького, как жизнь. Покурили самокрутки. Под кашель некурящего Виктора, рисуя линии на песке заскорузлыми пальцами с черными ногтями, старики объяснили, как доехать до ближайшего населенного пункта Мархатан к западу от Тадмора. Все дороги в пустыне вели в Тадмор. Даже если приходится делать много поворотов. Понять бедуинов было трудно, так как для объяснений они использовали свои, только им известные ориентиры. Это как в незнакомом городе спросить: «Как проехать на Киев?» и получить ответ: «За два перекрестка до табачной фабрики поверните налево». Откуда нам знать, где тут табачная фабрика? Снова и снова бедуинские старцы терпеливо называли приметы, пока путникам не стало все ясно. В благодарность Виктор одарил их яблоками — фруктами очень дорогими и редкими на Ближнем Востоке.

Мархатан встретил «Тойоту Такома» скопищем таких же бедуинских палаток, кучами товара на обмен и продажу, верблюдами, козами, толпами людей, одетых в пыльные мешки и замотанных в самые рваные тряпки, какие только можно себе представить. Бедуины-хашимиты прибыли сюда на день раньше — поторговать.

Отец Иеремей осторожно продвигал внедорожник через весь этот хаос, иной раз сигналя надменным верблюдам или упрямым пешеходам, не дававшим проехать. Кто-то грозил ему палкой-погонялкой, кто-то, напротив, приветственно кричал: «Салям!»

— Салям! — приветствовал в ответ отец Иеремей незнакомых ему торговцев.

За лобовым окном передвигались какие-то люди. В жарком мареве плавали их силуэты, изгибы и изломы. Как будто в большом аквариуме в гостиной у великана.

— Почему этот Хамет — твой друг? — вспомнил вдруг Виктор заявление отца Иеремея.

— Хамет был иноком у нас в монастыре Сергия и Бахуса в Маалюле. Потом женился и уехал в Мархатан. Он христианин.

Жители селения Мархатан были похожи на планктон, медленно дрейфующий в базарном океане в надежде сторговать что-то нужное подешевле.

Такие одинаковые дома. Такие разные жизни внутри. Заборы, заборы повсюду. За забором не так страшно. Как в детстве под одеялом. Глинобитная сакля Хамета представляла собой жалкое строение из навоза и палок, во дворе бродило множество кур среди самодельных клеток из прутьев. Гости пристроились в тени финиковой пальмы, произраставшей тут же во дворе. А так-то деревья в Мархатане не росли. Им тут не нравилось.

«Может, земля не плодородная. А может, люди злые».

— Хамет моего возраста, а напоминает дедушку, — заметил Виктор, поглядывая на хозяина дома, выносившего из сакли новенькие крашеные табуреты, приготовленные для продажи. Очень давно Хамет спрятал бутылку гранатового вина для каких-нибудь гостей-христиан. А где спрятал — забыл. Так Хамет не переживал, даже когда потерялась его коза.

— Здесь люди стареют быстро, — пояснил отец Иеремей.

— Просто бедные стареют быстрее богатых, — высказал свое соображение Лавров.

— Я тебе кажусь богатым? — поинтересовался протоиерей.

— По сравнению с ними — да. Ты посмотри, где мы! — обвел руками пространство Лавров, спугнув приблизившихся к ним любопытных коз.

— В моем мире я более несчастен, чем он в своем, — философски отметил отец Иеремей.

Лавров недоуменно покачал головой. Он так и не понял, но не счел нужным углубляться в эту тему и переключил внимание на женщину в черной чадре и никабе, которая вышла из сакли, чтобы развесить выстиранные вещи на веревке, растянутой между кривыми кольями.

— Это его жена? — спросил Виктор.

— Нет, его жена умерла, это его дочь Бат-Шеба, — предположил отец Иеремей. — Но она уже не та, что была когда-то, когда я ее крестил. Это призрак.

В старой сакле скрипели ставни. Хамет мерил шагами комнату, и глинобитный пол под ним тоже скрипел песком времени, который был повсюду. На стенах хижины с фотографий улыбались мертвые.

— Вверху уже нет дороги, исламисты перекрыли ее, но есть еще одна внизу. Они захватили наш город, мы не знали, что делать, — рассказывал Хамет обстоятельства прихода в Мархатан боевиков ИГИЛ.

Появилась женщина с чайником и чашками. Чадры на ней уже не было, но платок-никаб, закрывающий все лицо и оставляющий лишь прорезь для глаз, остался. Когда она подавала чашку с чаем Виктору, то встретилась с ним взглядом, и тот оторопел — на него смотрела Саломея!

— Люди зря говорить не станут — еще одна дурацкая фраза, часто принимаемая за догму. Станут. Только этим и занимаются! — горячился Хамет, рассказывая что-то отцу Иеремею.

Хозяин дома заметил, что его дочь долго возится с чайными чашками.

— Бат-Шеба! — Хамет заставил дочь обратить на себя внимание, потом щелкнул пальцами и указал на дверь.

Женщина с грацией гимнастки поднялась с колен и поспешно покинула комнату. Хамет, заметив ошарашенное лицо Лаврова, счел нужным пояснить:

— В прошлом году ей обожгло лицо взрывом. Баллон керосина. Примус…

Хамет замолк и посмотрел, понимает ли его чужестранец с серой бородой, затем похлопал пальцами себя по щетинистой щеке и добавил:

— Лицо Бат-Шебы изуродовано, как будто изъедено собакой.

Лавров огорченно уставился в свою тарелку. Отец Иеремей, уже знавший эту историю, печально покачал головой.

— Дочь — это мое разорение! — заявил Хамет гостям и, заметив недоумение Виктора, пояснил: — Она строптивая! Некрасивую девушку несложно выдать замуж, даже быстрее, чем красивую, но строптивая жена никому не нужна.

Мужчины еще пожевали немного в безмолвии. На вкус курица напоминала старый кирзовый сапог. Но Лавров молчал и ел. Он, конечно, никогда не пробовал кирзовых сапог, но надо же было с чем-то сравнивать этот местный деликатес.

— Когда я ухожу, она смотрит канал «Дискавери» по телевизору, — пожаловался Хамет. — Она хочет изучать инженерию!

— А разве это плохо? — удивился Лавров и тут же получил под столом ощутимый пинок от протоиерея.

— Чужеземец, в моей стране женщина имеет меньший авторитет, чем мужчина, — принялся объяснять хозяин дома иностранному гостю. — И мы говорим им это прямо в лицо. В твоей стране женщину ставят… ну, скажем, на десятое место, так же, как и ты. Но ты думаешь неправильно, ты думаешь, что женщина на седьмом или восьмом месте, не больше. Однако вы не говорите им об этом!

Виктор не совсем понял этот словесный ребус от хозяина, поэтому не нашелся, что ответить Хамету. Да и уточнять не было желания.

— У них в Украине бывает так, что женщина оказывается и на шестом месте, — заверил отец Иеремей хозяина дома. — И даже такие есть, кто оказывается на четвертом!