Пагубная агрессивность, которая сегодня как злое наследство сидит в крови у людей, является результатом внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что, будучи вооружены, одеты и социально организованы, смогли в какой-то степени ограничить внешние опасности — голод, холод, нападения диких зверей, — как тотчас же в игру вступил пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война.

Человек, расселяясь по земному шару, находится в постоянном конфликте со своими соседями. Причины этих конфликтов самые разные, а результат один — погибло и продолжает погибать множество людей, и по мере совершенствования человеческой цивилизации число жертв войны только возрастает.

Гуманисты всех веков уповали на осознание мировым сообществом высшей ценности человеческой жизни, на утверждение в мире этики благоговения перед жизнью. Еще на исходе Средневековья Эразм Роттердамский в своем трактате «Жалоба мира» провозглашал: мир — условие и даже источник человеческого благополучия, война — первопричина всех бед и зол, некий океан, поглощающий все без различия. Начиная войну (как, впрочем, и месть, согласно китайской мудрости), готовь две могилы. Ибо «Начать войну легко, а закончить трудно»[701].

Ироничный Жан-Жак Руссо мало верил в эту идею. По его мнению, «она была слишком хороша, чтобы быть принятой, ибо зло и злоупотребления, выгодные стольким людям, входят в жизнь сами собой, то же, что полезно обществу, внедряется только силой, так как частные интересы тому почти всегда противостоят»[702]. По его мнению, мир между народами можно установить, опираясь на силу и отстаивая национальные интересы.

По мнению Иммануила Канта, «великий зодчий, именуемый Природой», всем ходом исторического развития и военными бедствиями будет постепенно подводить людей к необходимости договориться о мире — той цели, к которой человечество неуклонно приближается. Из этого не следует, что человечество действительно ее достигнет; нам, однако же, следует поступать так, как будто она достигнута будет непременно[703].

Георг Вильгельм Фридрих Гегель считал историю человечества процессом постоянной борьбы противоположностей, в которой созидается новое качество. Без этой борьбы оно было бы невозможным. Исходя из этого, Гегель оправдывал национальные войны[704]. Философия устами Гегеля возвращается к римлянам с их формулой: sivis pacem para bellum — если хочешь мира, готовься к войне[705].

И все же, если войны неизбежны в обществе или между государствами, их вполне можно избегать в отношениях между людьми. Чем больше частных компромиссов, тем менее вероятны и масштабные войны. Дипломатия приходит на помощь там, где люди готовы договариваться, предпочитая мирными средствами добиваться желаемого. Война всегда расценивалась как последний довод, как ultima ratio, и к доводу этому взвешенные, трезвомыслящие личности прибегают только в крайнем случае.

Открытое противостояние, направленное на полное уничтожение соперника, и даже сакрализация процесса убийства часто приписывается религиозным конфликтам. Однако желание прикрыть меркантильные интересы высокими материями и обосновать захватнические войны «божественным возмездием» к истинной вере не имеет никакого отношения.

Ставший привычным за последние десять лет «военизированный» образ ислама, как правило, отвергается самими мусульманами, считающим ислам религией мира, любви и справедливости. «Джихад меча», газават — священная война мусульман за укрепление ислама — рассматривается как крайнее средство для вовлечения неверных в правильное поклонение. Преимуществом пользуются мирные средства проповеди. Если противник сдается, то война немедленно прекращается. Для мусульманина война — несомненное бедствие, крайнее средство, которого по возможности следует избегать.

Многие исламские богословы исходили из отрицания вооруженного насилия. Например, в XIX в. египтянин Мухаммад Абду пришел к выводу, что ислам должен распространяться не за счет насилия, а с помощью убеждения. Задача мусульман — достичь общественного благополучия на основе религиозной морали, а вовсе не борьба с неверными.

В конце XX в. муфтий Королевства Саудовская Аравия шейх Абдаль-Азиз ибн Абдуллаха ибн-База также склонялся к необходимости ухода от применения мер военного характера для решения проблем. В ответ на вопрос рядового мусульманина о возможности принять участие в джихаде богослов написал: «Великим джихадом станет для тебя забота о твоей матери. Не покидай ее и оказывай ей благодеяния».

Современный мусульманский философ, профессор Тегеранского университета Саид Хусейн Наср предложил своим единоверцам воспринимать джихад в контексте моральных конфликтов, а отнюдь не борьбы с неверными: «Джихад — это не просто защита или расширение исламских границ… но постоянная внутренняя война против всего, что скрывает от человека правду и колеблет его равновесие».

Таким образом, ислам (как и христианство) переносит основной центр тяжести в жизни человека с попытки переустройства мира за счет насильственного перевоспитания окружающих людей на внутреннее самосовершенствование[706].

Война является физическим проявлением скрытого духовного недуга человечества — братоубийственной ненависти, первый пример которой мы видим в истории Каина и Авеля, когда после невинной гибели одного брата второй был проклят и, хоть физически не убит, душа его умерла (Быт. 4:3–12). Иисус прямо предупреждал: «Все, взявшие меч, мечом погибнут». «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу» (Мф. 5:25). «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим. 12:18).