я ведаю всем государством, и то печали и нужды у меня по горло!»

Заходит он в монастырь. На стречу ему идет отец-игумен с крестом. Приложился ко кресту государь. «Да что же ето, оказывается у вас беспечальный монастырь?» — Игумен несколько струсил. — «Что бы значили ети слова государя?» Остается не в доумении. Государь опять же ему повторяет: «У вас, оказывается, беспечальный монастырь?» — «Откудова вы ето знаете?» игумен спрашивает смиренно. — «Да, вот, пойдемте посмотреть на улице у вас есть какая-то вывеска: беспечальный монастырь».

Когда игумен увидел это, стал извиняться, что кто-то устроил такую подлость. Что мы в монастыре не можем быть беспечальны. Государь сказал, что это не зря, а наверно, кто-то знает вашу беспечальность. — «Дак, вот что, отец игумен, я наложу на вас печаль!» — «А какую же вы хотите наложить печаль на нас?» — «Да вот даю вам недельный срок. Задам вам задачу, чтобы вы мне ее разъяснили. И так попечалились эту неделю все бы монахи. Первая задача будет: сошшитать на небе звезд; вторая задача — небеса выше или тот свет дальше, как называют? И потом, оцените меня: что сто́ю я?» Сечас сял и уехал.

Игумен приносит такую печаль всем монахам. «Вот что, братья, государь заехал помолиться — вместо моления оставил нам печаль». Монахи все в недоумении. «Что такое, отец игумен говорит такое непонятное? Дак, говори же, отец игумен, правду ли ты, врешь ли?» — «Дак, вот что, братие, кто-то насмеялся над нами, залепил бумажку. Написано жирным шрифтом: беспечальный монастырь. Он за эту-то вывеску и оставил нам печаль».

«А какую же?» — «Дал нам недельный строк. Чтобы сосчитать на небе звезды — первая задача; а вторая задача — узнать небеса выше или тот свет дальше, а третья задача — оценить самого царя, что он сто́ит». — «Вот так-так!» Все за́хнули. Где же это смёртному человеку угадать такие задачи? — «Делать нечего, придумайте. Может кто и угадат».

А время близко. Некто не думает угадывать. А только думают, что казнит всех. Один думает монах: «Так и так, жизнь не далеко, а уж лучше погулять и повеселиться. Дай, пойду в трактир, выпью порядком, чтоб скорее время только прошло, чем беспокоить себя».

И приходит он в трактир, заказывает огромный за́пас такой, трактирщик удивился, зачем же такой большой за́пас? — «А с горя и с печали», говорит монах. А тут как раз один трактирский пьяница. — «Что вы, отец, что вы, отец, какая вам печаль?»

— «Да, не говори, брат, нековда мне с тобой растабарывать». «Что ты, отец, может быть я тебе помогу». — «Едва ли ты своим кабацким делом поможешь мне-ка. Вот что, брат, государь ныне проездом наложил на игумена и монахов печаль. Задали три задачи и никому они не выполнимы». — «А какие были задачи?» спрашивает пьяница. А тот и стал ему шутя рассказывать. — «Да, ведь, оказывается совсем пустяки», говорит пьяница: «очень просто, могу отгадать я».

Монах даже оставил свое гулянье. И вот повел его к отцу-игумену, который щедро тебя наградит. Когда приходит к отцу-игумену, монах заявляет про этого пьяницу. «Вот что, отец игумен, оказывается, человек находится нас выручать». — «Да неужели?» говорит отец-игумен. «А вот сами можете лично переговорить с ним».

Берет отец-игумен етого пьяницу, ведет в свою комнату. «Ну дак что, брат, говорил тебе послушник всю ету историю?» — «Да, очень хорошо запомнил». — «Ну дак, брат, берись. Что будет стоить, заплотим». — «Дак что тут плата — я не особенно в ей нуждаюсь. Прежде всего я должо́н надеть ваше игуменское одежду и облачение. Ведь надо привукнуть мне за ето время ходить, как игумену, а то я, — ведь знаете — просто пьяница». — «Давай, сейчас и поменяемся одеждою оба».

Пьяница надевает одежду игумена, а свою подраную дает ему. Нечего делать — хотя и неприятно, приходится надевать. Ковда они переоделись, пьяница и говорит ему: «Отец игумен, представьте мне несколько десетей бумаги». — «А гля чего это?» спрашивает отец игумен. — «Ето лично мое дело. Надо, ведь, счеты как-нибудь сводить, звезды представить, а время уж близко».

Отец-игумен заказал послушнику принести бумаги. Принесли несколько десетей бумаги, и вот он взял карандаш и начинает писать. Писать-то было чо. Только заглавие поставил: подсчёт звезд. А тут стал ставить цифры несложные такие. Где 20, где 30, а где и сотню, и 1000 поставил, а где и 2 и 3. И так закончил все ети бумаги в цифрах.

Ковда приходит отец-игумен к нему. «Ну как, доканчиваешь ли нет?» спрашивает его. — «Да покончал», говорит. «А остальное измерил как? Как до неба и до того свету?» — «Да ето я давно знаю», тот пьяница говорит. Ну-с ладно, значит делать нечего было.

Приходит время — назначенный строк уже подоспел. Все монахи ждут с нетерпением царя. Только один игумен ни об чем не думает. Как будто бы не его дело. И вдруг появилась коляска. Приезжает государь со всею пышностью. Встречает его игумен с крестом. «Ну как, отец-игумен» — спрашивает его государь — угадал ли то, что я вам задал?» — «Дак не знаю», говорит пьяница.

Усадил государя в кресло, а сам приносит несколько дестей бумаг, подает государю. — «Можете просмотреть, ваше императорское величество». Царь начинает рыться в етих бумагах. «Да что ты, отец-игумен, наврал тут много?» — «Что вы, ваше императорское величество, в чем вы узнали, что я тут наврал?» — «Конечно, наврал! Одне цифры да и цифры и больше ничего!» — «А вот я счет-то не могу вам сказать, каки там милионы или легионы. Я вам и составил, а вот если вы не верите то можете проверить сами».

Царю смешно показать, кто же может на небе звезд проверять? «Правда, говорят, что частями-то, верно, вы могли сосчитать. Ну а как вторую задачу? Узнали ли нет вы, тот свет дальше или небеса выше?» — «Да уже узнал». — «Ну а как?» — «Да, вот я на небе слышу стукают — брякают, а до того свету должно-быть далеко. Мой отец теперь же уехал на тот свет двадцать пять лет и до тепере его нет. Поетому далеко дальше тот свет». — «Однако неправда» — говорит государь, — ведь ето все надо знать на деле». — — «Узнайте сами, может быть и поверите мне-ка», говорит отец игумен.

Государю тоже так