«Шум, который я слышал, — подумал Стэн. — Эта дверь и распахнулась».

Он огляделся. Сгущались ранние, мрачные сумерки. Белесое небо становилось лиловым, висящие в воздухе капельки переходили в дождь, который лил большую часть той ночи. Сумерки, туман и никакого ветра.

Поэтому… если дверь не могла распахнуться сама, значит, кто-то ее открыл? Зачем? Выглядела дверь очень тяжелой, и для того, чтобы распахнуть ее с таким грохотом… Наверное… это мог сделать только очень сильный человек.

Любопытство побудило Стэна подойти ближе.

Дверь оказалась больше, чем он поначалу предположил, — высотой в шесть футов, толщиной — в два фута, доски, из которых ее изготовили, соединялись латунными накладками. Стэн повернул дверь. Двигалась она, учитывая размеры, на удивление плавно и легко. И тихо — петли не скрипнули. Он закрыл дверь, чтобы посмотреть, какой урон причинен тонким облицовочным доскам от такого удара двери о стену. Никакого урона, никаких следов. Мистиквилль, как сказал бы Ричи.

«Что ж, значит, это не удар дверью, — подумал он, — вовсе нет. Может, над Дерри пролетел реактивный самолет или что-то такое. Дверь, вероятно, открылась сама по…»

Его нога за что-то зацепилась. Стэн посмотрел вниз и увидел висячий замок… поправка — обломки висячего замка. Замок разорвало. Как будто кто-то насыпал пороха в замочную скважину и поднес спичку. Стенку вывернуло наружу, острия торчали, застыв металлическими цветками. Стэн мог видеть и развороченную стальную начинку замка. Толстый засов, скособочившись, висел на одном болте, который на три четверти вырвало из дерева. Три других болта лежали на траве. Изогнутые, словно крендели.

Хмурясь, Стэн открыл дверь и заглянул внутрь.

Узкие ступени вели наверх вдоль закругляющейся стены, исчезая из виду. Наружная стена лестницы была деревянной, ее поддерживали мощные поперечные балки, скрепленные штифтами, а не на гвоздях. Стэну показалось, что некоторые из этих штифтов толще его бицепсов. Из внутренней, стальной стены выступали гигантские заклепки, раздувшиеся, как нарывы.

— Есть тут кто? — спросил Стэн.

Ответа не последовало.

После короткого колебания он шагнул через порог, чтобы получше разглядеть узкое горло лестницы. И попал в Ужас-Сити, как снова сказал бы Ричи. Повернулся, чтобы уйти… и услышал музыку. Тихую, но такую знакомую.

Играла каллиопа.[168]

Он склонил голову, прислушался, постепенно переставая хмуриться. Музыка каллиопы, конечно, музыка передвижных цирков и окружных ярмарок. Она вызывала воспоминания столь же приятные, сколь и эфемерные: попкорн, сахарная вата, пончики, жарящиеся в горячем масле, лязганье цепных механизмов, приводящих в действие аттракционы — «Дикая мышь», «Хлыст», «Гигантские качели».

Насупленность уступила место робкой улыбке. Стэн поднялся на одну ступеньку, еще на две, по-прежнему склонив набок голову. Остановился — как будто мысли о цирках могли создать реальный цирк; он и впрямь ощущал запахи попкорна, сахарной ваты, пончиков… и не только! Перчиков, сосисок с соусом «чили», сигаретного дыма и опилок. Плюс острый запах белого уксуса, какой вытрясают на картофель-фри из дырки в жестяной крышке. Долетал до его ноздрей и запах горчицы, ярко-желтой и обжигающей, той, что размазывают по хот-догу деревянной лопаточкой.

Удивительно… невероятно… неодолимо.

Он поднялся еще на ступеньку и услышал шаркающие, торопливые шаги над головой: кто-то спускался вниз. Стэн вновь склонил голову. Звучание каллиопы вдруг сделалось громче, будто с тем, чтобы скрыть шаги. Теперь он узнал и мелодию — «Кэмптаунские скачки».[169]

Шаги, да: но они совсем не шуршащие, правда? Если на то пошло, они… чавкающие, так? Словно кто-то шагал в галошах, полных воды.

В Кэмптауне поют эту песню весной,

Ду-у-у-да, ду-у-у-да,

(Чавк-чавк)

Ипподром в Кэмптауне в девять миль длиной,

Ду-у-у-да, ду-у-у-да

(Чавк-чавк, уже ближе)

Пусть скачут весь день,

Пусть скачут всю ночь…

Теперь на стене над ним заколыхались тени.

Ужас тут же перехватил Стэну горло — будто он проглотил что-то горячее и противное, горькое лекарство, которое ударило его, как электрический разряд. Только сделали это тени.

Он видел их лишь мгновение. Совсем маленький отрезок времени, которого, однако, хватило, чтобы он заметил, что теней две, что они скрюченные и какие-то неестественные. Он видел их лишь мгновение, потому что свет, проникающий на лестницу, уходил, уходил очень уж быстро, и когда Стэн повернулся, тяжелая дверь Водонапорной башни с громким стуком захлопнулась.

Стэнли сбежал вниз по ступеням (как-то вышло, что поднялся он больше, чем на двенадцать, хотя помнил, что поднимался на две, максимум на три) страшно испуганный. В темноте он ничего не видел. Только слышал собственное дыхание, а еще каллиопу, играющую где-то выше,

(Что каллиопа делает в темноте? Кто на ней играет?)

и, конечно, эти чавкающие шаги. Направляющиеся к нему. Приближающиеся.

Он ударил в дверь выставленными перед собой руками, ударил так, что уколы боли разошлись до самых локтей. Раньше дверь так легко поворачивалась… а теперь не шевельнулась.

Нет… не совсем. Поначалу она сдвинулась чуть-чуть, достаточно для того, чтобы слева появилась насмехающаяся над ним вертикальная полоска серого света. Потом полоска исчезла, словно кто-то прижал дверь с другой стороны.

Тяжело дыша, в ужасе, Стэн со всей силы давил на дверь. Чувствовал, как латунные накладки вдавливаются в руки.

Он развернулся, теперь прижимаясь к двери спиной и ладонями с растопыренными пальцами. Пот, липкий и горячий, стекал по лбу. Музыка каллиопы опять стала громче. Она спускалась по винтовой лестнице, эхом отдаваясь от стен. Теперь веселье из нее ушло. Мелодия изменилась. Сделалась погребальной. Она ревела, как ветер и вода, и мысленным взором Стэн увидел окружную ярмарку в конце осени, ветер и дождь, секущие пустынную центральную аллею, развевающиеся флаги, раздувающиеся тенты, падающие, укатывающиеся, как брезентовые летучие мыши. Он видел аттракционы, замершие под небом, как эшафоты; ветер барабанил и гудел среди их балок, пересекающихся под самыми разными углами. И внезапно Стэн понял, что в этом месте с ним соседствует смерть, что смерть спускается к нему из темноты, а он не может от нее убежать.