заморить защитников голодом и заставить их сдаться. Он разбил лагерь на Берде, в трех милях от крепости.

К ноябрю число последователей самозванца значительно выросло за счет прибывающих добровольцев. Теперь слава о Пугачеве распространилась на большую территорию между Волгой и Яиком, а также по западной Сибири. В декабре тысяча башкир присоединилась к его армии, а в январе 1774 года – две тысячи татар. Фабричные крепостные и крестьяне захватили литейные цеха и другие металлообрабатывающие предприятия на Урале; и вскоре сорок четыре фабрики и шахты начали поставлять оружие и боеприпасы для армии бунтовщиков. Но стоит отметить один интересный момент: в постоянно разрастающейся армии Пугачева отсутствовали донские казаки, выходцем из которых он являлся.

Новости о бунте достигли Санкт-Петербурга с большим опозданием. Императрица и ее советники не придали им особого значения: им казалось, что речь идет о локальных возмущениях в нестабильном регионе. Екатерина и ее советники сосредоточились на Польше и Дунае, где сейчас находилась значительная часть российской армии и где в течение лета они надеялись завершить войну с Турцией, которая длилась уже шестой год. Поскольку армия была слишком утомлена, чтобы ввязываться в новую кампанию, требовалось участие свежих войск. Максимально, что они смогли сделать, – это послать генерала Василия Кара из Казани с маленьким отрядом солдат. Кроме того, в противовес манифесту Пугачева Екатерина издала свой собственный, который нужно было распространить лишь в регионах, охваченных мятежом, чтобы в других районах не узнали о нем. Екатерина объявила притязания Пугачева на трон «безумием» и «безбожным возмущением людей» и обращалась к генералу Кару с просьбой разгромить и схватить «главного разбойника, подстрекателя и самозванца». К сожалению, ее советники недооценили силу врага, навстречу которого был послан Кар со своим отрядом. Приблизившись к Оренбургу, Кар обнаружил, что армия бунтовщиков по своей численности значительно превосходила его предположения и что каждый день Пугачев получал подкрепление в лице новобранцев. Пугачев и его последователи разгромили маленький отряд генерала. Кар бежал и вернулся в Санкт-Петербург, чтобы сообщить о случившемся, он был отстранен. Еще одна маленькая экспедиция была тут же послана из Симбирска. Пугачев легко победил и этот отряд и повесил полковника.

В своем штабе в Берде Пугачев с наслаждением играл роль царя. Одетый в алый кафтан, в бархатной шапке, держа в одной руке скипетр, а в другой – серебряный топор, он смотрел сверху вниз на преклонивших перед ним колени просителей. Не умея ни читать, ни писать, он держал подле себя секретаря, которому диктовал свои приказы, и тот подписывал их как: «Великий правитель, русский царь, император Петр III». Он объявил, что, взойдя на трон, снизойдет до того, чтобы ставить подпись своей рукой. Были изготовлены медали с его портретом и надписью: «Петр III».

Каждый день он много ел, постоянно пил и распевал казацкие песни со своими товарищами. Многие из этих людей стали «дворянами». Поклявшись истребить настоящее дворянство, Пугачев распределял титулы среди своих союзников, называя их, как главных вельмож при дворе Екатерины. Там был свой граф Панин, граф Орлов, граф Воронцов, фельдмаршал граф Чернышев. Эти новоиспеченные сановники были увешаны медалями, которые они снимали с мертвых офицеров. Их награждали будущими поместьями на Балтийском побережье, некоторым даже дарили крепостных. В феврале 1774 года Пугачев, оставивший свою жену с тремя детьми на Дону, «женился» на Устинье Кузнецовой, дочери яицкого казака, и окружил ее дюжиной фрейлин, которых также набрали из казачек. Каждый день произносилась молитва во славу императора и Устиньи, к которой обращались как к «Ее императорскому величеству».

Приближенные Пугачева никогда не сомневались в том, что сидящий рядом с ними человек, объявивший себя императором, на самом деле был безграмотным казаком, а так называемая императрица – уральской казачкой, которая даже не являлась его законной женой. Его настоящая жена осталась на Дону, а другая, якобы жена-узурпаторша, императрица Екатерина находилась в Санкт-Петербурге. В течение своего краткого «правления» и Пугачев, и его приближенные жили в наполовину вымышленном мире. Но никто не жаловался на этот любительский театр, а Пугачеву было выгодно это молчаливое согласие продолжать игру. Веря, что постоянно разраставшееся восстание сделает его неуязвимым, безграмотный казак не мог остановиться.

Декорациями к его костюмированному представлению служили кровь и террор. Императорские указы Пугачева, объявлявшие о том, что дворянство должно быть истреблено, дали волю настоящему безумию. Крестьяне убивали помещиков, их семьи и ненавистных управляющих. Крепостные, которых всегда считали смиренными и покорными Господу Богу, царю и своему хозяину, погрязли в кровавых оргиях. Дворян вытаскивали из их укрытий, с них сдирали кожу, сжигали живьем, разрезали на куски или вешали на деревьях. Их детей калечили и убивали на глазах у родителей. Жен щадили, но лишь для того, чтобы изнасиловать на глазах у мужей, после чего им перерезали горло или бросали в телеги и увозили как добычу. Довольно скоро в лагере Пугачева оказалось много пленных жен и дочерей дворян, которых распределяли как трофеи среди бунтовщиков. Крестьян, которые отказывались признать Екатерину «узурпаторшей», вешали в ряд, ближайшие овраги оказались заполнены трупами. Отчаявшиеся крестьяне, не знавшие, что хотят услышать допрашивающие их люди, когда у них допытывались, кого они считают своим законным правителем, давали дежурные ответы: «Того, кого вы представляете».

По мере того как разрастающаяся армия Пугачева, подобно бурному потоку, продвигалась по степи, ночь освещалась пламенем пылающих поместий, а дым, словно тяжелый занавес, висел на горизонте. Жители городов и деревень открывали ворота и сдавались. Священники спешили радушно встретить бунтовщиков хлебом-солью. Офицеров в маленьких гарнизонах вешали, солдатам предлагали выбор: перейти на сторону Пугачева или умереть.

Сначала, пока Екатерина еще не осознала истинных масштабов восстания, она пыталась приуменьшить важность этого события в глазах Западной Европы. В январе 1774 года она написала Вольтеру, что «этот дерзкий Пугачев» был всего лишь «разбойником». Она даже не допускала мысли, что выходки Пугачева могут помешать ее вдохновенным беседам с знаменитым гостем, Денни Дидро – редактором «Энциклопедии», находившимся в ту пору в Санкт-Петербурге. Вольтер соглашался, что диалог Екатерины с одним из лидеров Просвещения не должно расстроить «буйство человеческого рода». Екатерина жаловалась, что европейская пресса подняла слишком много шума из-за того, что «маркиз Пугачев понаделал мне в этом году премножество хлопот». Когда же она сообщила, что ее дерзкий разбойник на самом деле объявил себя Петром III, Вольтер, подражая ее беззаботному, пренебрежительному тону, говорил о нем Д’Аламберу, как об «этом новом муже, устроившем переворот в Оренбургской провинции». Но «новый муж» и «казацкий разбойник» доставлял Екатерине больше тревог, чем она готова была в этом признаться. К весне 1774 года, когда армия Пугачева выросла до пятнадцати тысяч человек, императрица поняла, что локальный казацкий бунт может перерасти