снегом, остальное войско собиралось с силами для нового похода.

—      К ружью! — крикнул часовой Ребиндерова полка, и вмиг вскочили и вытянулись усачи, закаленные в боях.

—      Не надо, не надо... — махал рукой их седой шеф полка, старик, шедший в ботфортах, у которых не было подошв и которые вместо того обернуты были полами, отрезанными от генеральского сюртука. — Здорово, братцы!

Солдаты дружно приветствовали любимого генерала.

—      Ели ли сыр? Давали ли вам сухариков?

—      Ели, ели! Покорнейше благодарим!

—      Знаю, что мало после такого длинного голода. Но потерпите. Бог поможет, будем сыты. Прогоним остальных французов, и в Швабию! Поправьте ружья! Привяжите покрепче штыки!

—      Слушаем! Рады стараться! — неслось в ответ.

Ребиндер подошел к обвешанному медалями старому Михайло Огневу.

—      А, здравствуй, Михайло Михалыч! Ну, братец, почини ужо мне ботфорты чем-нибудь.

—      Слушаю, ваше превосходительство! У меня есть кожа, — отвечал с улыбкой солдат. — Вот в эту ночную схватку снял ее с француза. Даром что сырая, да я сделаю ее годною.

—      Как с француза? — изумился Ребиндер. — С него кожу?

—      Да, ваше превосходительство! Я снял с него кожу, только она была на нем коровья. Верно, он с товарищами съел корову, а кожу-то прорезал в середине и через голову надел себе на плечи от дождя. Хитер был!.. Скидавайте ботфорты. Вон, до крови продрали родительские свои подошвы!

—      Спасибо тебе, Миша! — с чувством сказал Ребиндер. — Все вы, весь полк любите меня. И в горах здешних то то, то другое ко мне присылали, то картофельку, то свеколки, и за это вам мое отеческое спасибо!

—      А что отец наш? Как он? Здоров ли? — спросил у генерала Огнев.

—      Крепко озабочен батюшка наш Александр Васильевич Тугутовыми кознями, — отвечал Ребиндер.

В самом деле, по прибытии в Гларис Суворов понял, что пропала последняя надежда на помощь и содействие австрийцев. Генерал Линкен безо всякой на то причины покинул долину реки Линта и отступил в Граубинден. Приходилось думать теперь не о том, как поправить дела союзников в Швейцарии, а о том, как спасти честь и славу России, как сохранить от поражения и истребления остававшиеся войска. В Гларисе фельдмаршал собрал военный совет. Состояние армии было ужасным: люди окончательно обносились, оголодали, не имели патронов и артиллерийских зарядов. Учитывая все это, командующий отказался от прежнего плана пробиваться навстречу австрийцам и порешил выводить войска кружным, безопасным, но нелегким путем через Шванден, Эльм, Рингенкопф, Панике в долину Рейна.

Армия двинулась в путь ночью на 24 сентября. Первым шел Милорадович, потом войска Розенберга и Дерфельдена, в арьергарде находился Багратион. У реки Зернфта пять тысяч французов перешли в наступление. Багратион тотчас же остановил свой двухтысячный отряд и перестроил его. Неприятель открыл орудийный огонь; у русских пушек не было, и они действовали больше штыком. Необходимость сберегать последние патроны только увеличивала стойкость и упорство русских. Сохраняя полный порядок, арьергард отошел к вечеру за деревню Матт. Всю ночь русские бодрствовали под дождем и снегом, ожидая преследования.

После полуночи 25 сентября 1799 года войска снова тронулись в путь через перевал Панике, где снежный покров достигал полуметровой глубины. Вверх на высокий хребет извивалась тропинка, допускавшая движение только в одиночку. С вершины, куда ни глянешь, простирались в виде огромной снежной пустыни Граубинден и Тироль. Густой туман обнимал бредущих солдат, дождь и снег сыпьмя сыпали, а сильный ветер валил с ног. Ночь на 26-е, проведенная большей частью войск на перевале Панике, была особенно страшной. Каждый ютился как мог, отыскивая себе убежище от ветра и стужи.

Спуск с Панике после морозной ночи сделался еще труднее подъема. Ветер сдул весь снег в лощины, обнажив на скалах тонкий слой льда. Десятки солдат, скользя, падали в пропасти и погибали. В лощинах приходилось идти через реки по колено в ледяной воде. Солдатские колпаки, шляпы, букли не защищали головы и уши от горного ветра, мороза и метели. Ни крошки пищи уже не имелось. Когда по выходе из ущелья солдаты авангарда увидели двух быков, то вмиг бросились на них, распластали и раскрошили, развели огонь. Каждый, начиная с фельдмаршала, жарил сам свой кусочек мяса на палочке или шпаге.

Суворов, здоровье которого пошатнулось еще в Италии, старался, сколько мог, ничем не выказывать своей слабости. Долгое время он терпеливо сносил вьюгу, стужу, ветер, дождь, голод, изнемогая от слабости, шутил с солдатами:

—      Чудо-богатыри! Витязи русские! Перемахните эту гору — близко! Недалеко!

Но к концу похода и он сдал, изменился в лице, исхудал. При переходе через Панике два дюжих казака держали его самого и вели его лошадь. По временам фельдмаршал хотел вырваться, повторяя:

—      Пустите меня, пустите! Я сам пойду!

Однако усердные охранители молча продолжали свое дело, а иногда с хладнокровием отвечали: «Сиди!» — и Суворов повиновался.

Солдаты спускались к местечку Кур, где их ожидало тепло, хлеб, мясная и водочная порции. Сквозь слезы глядел старый полководец на своих чудо-богатырей — босых, раздетых, изможденных, — и губы его шептали:

—      Альпийские горы за нами: ура! орлы русские облетели орлов римских!

Длинный список таких побед, как Кинбурн, Фокшаны, Рымник, Измаил, Прага, Адда, Треббия, Нови, был блестяще завершен бессмертным швейцарским походом.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ СМЕРТЬ И БЕССМЕРТИЕ

Остановись, прохожий!

Здесь человек лежит, на смертных не похожий;

На клиросе, в глуши, с дьячком он басом пел

И славою, как Петр иль Александр, гремел.

Ушатом на себя холодную лил воду

И пламень храбрости вселял в сердца народу.

Не в латах, на конях, как греческий герой,

Не со щитом златым, украшенным всех паче,

С нагайкою в руках и на казацкой кляче

В едино лето взял полдюжины он Трой...

Одною пищею с солдатами питался,

Цари к нему в родство, не он к ним причитался.

Был двух империй вождь; Европу удивлял;

Сажал на трон царей и на соломе спал.

А. С. Шишков

Недолго оставалось великому полководцу жить на земле после швейцарского похода. Но эти последние полгода он, сделавшись личностью уже легендарной, находился как бы в фокусе всеобщего внимания, восхищения и поклонения. В продолжение всего похода в далекой России затаив дыхание ожидали сведений о разыгравшейся кровавой драме. Только в 20-х числах октября в Петербурге получили известия об