держав и генералы Колчака. Иркутск в огне пожарищ, в грохоте выстрелов. Восставшим оказывают сопротивление юнкера и егерский батальон генерала Сычева. Но и они недолго сопротивлялись, скоро сдались на милость победителей, а часть из них бежала на восток. Но при этом Сычев захватил золото, награбленное им добро и пятьдесят одного заложника из общественных деятелей Сибирского Центра.

Адмирал Колчак отрекся от власти, пусть нервно, но решительно передал власть уже несуществующему генералу Деникину. Отрекаются от власти и министры в пользу Иркутского ревкома и политического центра Сибири.

Жанен пытается спасти Колчака. После переговоров с ним командир чехословацких легионеров Сыровый, дал надежную охрану из чехов, сам лично перебеседовал с охраной и приказал ни под каким предлогом не отдавать в руки советской власти побежденного адмирала. Могло быть и так. Но события развивались настолько стремительно, что люди менялись на глазах. Всем стало известно, что заложники, которых Сычев передал Семенову, были зверски замучены и утоплены в Байкале. Арестованных по одному выводили на палубу, били деревянными колотушками, проламывали головы, затем сбрасывали в Байкал. Такой садистский разгул над политическими заложниками потряс даже бывалых дипломатов. На что Сыровый заявил Жанену, что он не хочет, да и не может больше охранять адмирала, требует его выдачи советским властям. В противном случае, как сказал далее Сыровый, он «не может положиться на свои части». Жанен дал молчаливое согласие. А ведь он был лучшим другом Колчака.

15 января 1920 года поезд прибыл в Иркутск и по распоряжению чехословацкого командования и дипломатического представительства, в лице Сырового, американца Гирса, Павлу и Благожа адмирал Колчак был передан иркутским революционным властям. Тут же переведен в тюрьму.

Всё покатилось, всё провалилось. Умер Каппель, провалился в полынью, простудился, так и замерз в санях. Солдаты убили его помощника Волкова, зверя и садиста. Все бегут, топчут друг друга ногами, лишь бы самому спастись.

А Устин Бережнов спокойно стрелял в тайге белок, добывал самоловами соболей, колонков, помощницей ему в этих делах была Саломка. Все, кто был когда-то с Устином вместе, наверное, не прочь были бы сменить свою шкуру и вот так же свободно побродить по тайге.

Домой Устину не хотелось. Но надо было выходить, Саломка уже была тяжела для таежных походов. Начнет родить в тайге, что будет делать Устин? Не хотелось еще и потому, что снова надо было вступать в спор с отцом, который как-то хотел бы выгородить себя за то неуемное метание, которое никому пользы не принесло, а вреда принесло предостаточно…

Вспомнился один из таких разговоров.

– Пойми, тятя, ты был мал и глуп, ежли думал под шумок устроить здесь свое царство. Не быть таковому. Даже такому, о каком нам говорили политиканы, что хотели бы оторвать Сибирь от России и сделать свое автономное государство. Не быть, того народ не позволит. А тебе тем более. Твое царство – это Горянка, и та не навеки. Придет час, и здесь будет власть Советов. А потом, эта война, поднятая нами, белыми, – грязная война.

– Если ты знал, что грязная, то чего мешкал, чего же не встал на сторону народа? – кривился старик. – Может быть, и я скорее бы одумался.

– То и не встал, что в том огне трудно искать брод. А пришел час, пришла возможность, вот и встал. Но мог бы оказаться трупом, не спаси меня Шевченок. Одуматься, пока всё не встанет на свои места, не так-то просто. Пришел и твой час, когда ты понял никчемность своей затеи. Думаешь, этого не понимает Колчак? Всё понимает, но волна уже подхватила и понесла. Не сбежать, не свернуть. Так было с тобой, так было со мной и со многими…

– А вот скажи честно, сын, не припомнят нам старое?

– Запросто могут. Твои и мои дела лежат рядом. Обоих могут пустить в распыл. Вот Петьшу, того и обвинить-то ни в чем нельзя. С первого дня пошел против царя и войны, до сих пор дерется против этого же. А мы попали с тобой в тенета и выбраться будет трудно.

– Но я полностью счас за красных. Согласен, что всякая власть дана от Бога.

– Это надо доказать делами, а не словами, мы же с тобой скрылись за сопками и ждем манны небесной. Не страшись: если нас убьют, то после нас останется поросль, которая не забудет наши имена, нашу бездарную житуху. Не будет повторять дела отцов, плохие дела.

29

Арсё и Журавушка спешили на заветную плантацию. Они никого с собой не взяли, хотя Журавушка просил Арсё взять Лагутина. Но Арсё почему-то отказал.

– Побратим? Ну и что? Пока нельзя ему всё доверять. Война, да и есть у меня недобрые мыслишки. Пока будем знать двое.

Решили накопать побольше корней, чтобы продать их и закупить для партизан оружие и боеприпасы. Пришли скоро. Арсё сразу же обратил внимание, что главного корня нет, кто-то выкопал. Нашел еще несколько копаниц. Задумался, но, когда нашёл обмытые дождями и выбеленные солнцем кости человека, сказал:

– Он хотел украсть добро предков Тинфура-Ламаза, но его покарал добрый дух гор.

– Кто же тот добрый дух? Смотри, позвонки на шее сломаны.

– Им был Черный Дьявол. Он ведь всё понимает, он даже знает, что это наши корни, наши деньги, других не пустил сюда. Пришельца убил.

– Неужели ты веришь, что Черный Дьявол и это может понять?

– Ха, а ты что, не веришь? Да он даже слышит, о чем мы с тобой сейчас говорим, и думает, для добра или зла копаем мы эти корни. Народ же не назвал тебя Черным Дьяволом, потому что ты просто Журавушка, добрый, бываешь чуть злой, но ты так и останешься Журавушкой, как я Арсё, а не Тинфур-Ламаза. Каждый рождается сам по себе, каждый идет своей тропой. Умирает каждый тоже на своей тропе.

Наработавшись за день, Журавушка вышел к реке, прошел по берегу, свистел и звал Черного Дьявола, но даже тени его не видел. Пришел и сказал Арсё, что Черный Дьявол, наверное, погиб.

– Если он и погиб, то его дух остался здесь. За плантацию не беспокойся. Ее никто, кроме нас, не тронет. Спи. Завтра еще покопаем и будем выходить.

Но ошибся Журавушка, что погиб Черный Дьявол. Он в ночь пришел к пещере, обнюхал следы давних друзей, спокойно ушел в свое логово. Друзей Дьявол не убивает. Пришли сюда, знать, есть дела.

Через две недели пришли в Божье Поле. Розов обрадовался парням, но больше тому, что принесли дорогие