от нее отвыкать. День, другой – и уже человек мирный. Хотя беспокойство за судьбу России где-то теснилось в груди. Даже было чуть стыдно вот так предаваться неге. А что там, на Руси? Выстоит она или будет продана в рабство? А на Руси, с точки зрения Устина Бережнова, творилось страшное. Он так и не стал красным, просто спас «своих», и будет с него. А то, что бил японцев, так он и сейчас готов бить их как пришельцев, как интервентов. Бывали минуты, когда Устин готов был бросить всё и снова ринуться в пучину войны. Теперь пошел бы только за красных, война доказала их правоту, живучесть и понимание со стороны народа. А это самое главное.

Ранней осенью приехал Сонин. Устин ждал, что за Мефодием Журавлёвым приедут Арсё и Журавушка, всё веселее будет, но они остались в отряде Шишканова, который воевал против банды Кузнецова и Хомина, вступал в мелкие стычки с японцами. Потом, как сказал Сонин, Арсё ушел в тайгу за деньгами. Откуда деньги у Арсё?

С первыми морозами, с первыми колючими ветрами ушёл Устин на охоту. Видевший столько боли и страдания, старался забыть на охотничьем промысле обо всех, что кричали и взывали к совести русского народа, о сечах и расправах, но по ночам его преследовали кошмары, вставали перед глазами лица погибших товарищей, иногда воспоминания накатывали от вдруг услышанной фразы и даже звука…

В ноябре даже в отрогах Сихотэ-Алиня узнали о мятеже чехов во Владивостоке. Рассказывали, что Гаде обещали помощь американцы. Он очень надеялся на эту помощь, слишком надеялся, забыв о том, что в боевые столкновения американцы старались не ввязываться. Казалось, власть уже в его руках, но… Не найдя поддержки со стороны японцев и американцев, Гада увел войка в казармы. Солдат же, рабочих порта и железной дороги, успевших захватить вокзал, колчаковцы и юнкера уничтожали мощным огнем, добивали выстрелами в упор. Пленных тащили в стоявший на путях бронепоезд Колмыкова, откуда живыми не выходил никто. Лежащие у вокзала и на площади трупы заносил мелкий ноябрьский снег. В декабре чехов отправили на родину. А ведь Устин мог быть с ними…

Сибирь восстала против палача Колчака, который, рыгая кровью, приказал добить всех, кто еще сидит в тюрьмах. Остался практически один, с горсткой сербов и румын.

14 ноября 1919 года пал Омск. Здесь началась другая война: война грязная, война позорная, война за первенство в отступлении.

Никто не хочет быть главнокомандующим. Колчак присваивает Каппелю звание генерал-лейтенанта и назначает его главкомом.

Омское правительство бежит в Иркутск. На ходу пытается играть в демократию. Но той демократии уже никто не верит. Иркутск встречает это правительство восстанием. Следом бегут остатки чехословацких полков. Отбирают вагоны, паровозы, в шею гонят из тех вагонов омских министров, сенаторов, даже главкомов. И эти, бывшие, нанимаются к чехам истопниками, проводниками вагонов, лишь бы вырваться из страшной коловерти.

Телеграмма генерала Каппеля генералу Сыровому от 18 декабря 1919 года. Ст. Тяжин.

«Сейчас мною получено извещение, что вашим распоряжением об остановке движения всех русских эшелонов задержан на ст. Красноярск поезд Верховного правителя и Верховного Главнокомандующего русских армий, с попыткой отобрать силой паровоз…

Верховному правителю и Верховному Главнокомандующему нанесён ряд оскорблений и угроз, и тем самым нанесено оскорбление всей русской армии. Ваше распоряжение о не пропуске русских эшелонов есть не что иное, как игнорирование интересов русской армии, в силу чего она уже потеряла сто двадцать составов с эвакуированными ранеными, больными, женами и детьми – семьями сражающихся на фронте офицеров и солдат. Русская армия, хотя и переживает в настоящее время тяжкие испытания боевых неудач, но в ее рядах много честных, благородных офицеров и солдат, никогда не поступавшихся своей совестью…

Эти люди заслуживают общего уважения, и такую армию, и ее представителя оскорблять нельзя. Я как Главнокомандующий действующими армиями фронта требую от Вас немедленного извинения перед Верховным правителем и армией за нанесенные Вами оскорбления и немедленного пропуска эшелона Верховного правителя и председателя Совета министров по назначению, а также отмены отданного Вами распоряжения об остановке русских эшелонов.

Я не считаю себя вправе вовлекать измученный русский народ и его армию в новые испытания, но если Вы, опираясь на штыки тех чехов, с которыми мы вместе выступили и взаимно, уважая друг друга, дрались во имя общей идеи, решились нанести оскорбление русской армии и ее Верховному Главнокомандующему, то я как Главнокомандующий русской армии в защиту ее чести и достоинства требую лично от Вас удовлетворения путем дуэли со мной».

Сыровый[76] ответил, что охотно принимает вызов, но только после эвакуации чешских войск из Сибири.

Мешанина на Трансибирской магистрали принимала ужасающие размеры. Летели под откосы поезда, чехи не пропустили поезд Колчака в Иркутск, даже французский генерал Жанен, герой первых боев с германцами в начале войны, и тот ничего не мог сделать. Пришлось обратиться Верховному правителю к атаману Семенову. А тот не замедлил ответить на это шумной телеграммой: «Чехоштаб генералу Сыровому, копия Верховному правителю, полковнику Сыробоярскому, генералу Жанену, главкому генералу Каппелю, комвойсками генералу Артемьеву, генералу Оглоблину, генералу Оой[77], Розанову, Гревсу, Хорвату, атаману Колмыкову, атаману Кузнецову, войсковому старшине Магомаеву, полковнику Малиновскому.

Братья чехословаки! Глубоко ценя вашу героическую, совместную с русским народом борьбу во имя общеславянских идей, сначала на войне с общим врагом славянства, а затем с врагом русской государственности – большевиками, я всегда с беззаветным и глубоким уважением относился к вам, видел в вас братьев по духу и крови и считал, что ваша историческая помощь России и славянству не имеет себе равной на протяжении веков.

Но ныне получены сведения… Задерживаются поезда Верховного правителя, Главнокомандующего, нарушается связь между отходящими войсками и высшим командованием, остановлено больше сотни эшелонов с ценным воинским грузом, а впереди двигаются чешские эшелоны.

Братья, остановитесь! Опомнитесь!..»

Семенов долго взывал к совести чехов, упрекал их в измене. И закончил телеграмму словами: «Я требую немедленного и беспрепятственного пропуска вами до Иркутска поездов с высшим русским командованием, ранеными воинами, семьями бойцов и ценностями, составляющими последнее народное достояние государства Российского.

В случае неисполнения вами этого требования я с болью в сердце пойду и всей имеющейся в моем распоряжении вооруженной силой заставлю вас исполнить ваш долг перед человечеством и замученной сестрой – Россией. Атаман Семенов».

Сыровый не стал долго распинаться перед атаманом, а коротко ответил: «Попробуйте!»

24 декабря восстают рабочие и войсковые части в Иркутске. Народноправческое правительство перебирается в поезд Жанена. Разбегаются по поездам союзнических