Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она не чувствовала биения сердца. Из глубин черепа взметнулась тьма, вихрем пронеслась перед глазами...
— Какой шикарный миф выходит, вот что я скажу, — продолжил далекий, еле слышный голос. — Мы непременно должны были сойтись...
Она не понимала, о чем он говорит. Ей было все равно. В ее мире не осталось ничего, кроме шума и хаоса, в голове ничего, кроме исполнено, исполнено, исполнено...
«Они даже не знают, что мертвы, — думала она. — Торпеды еще не добрались до „Атлантиды". У них осталось всего несколько минут, но они проживут дольше меня».
Рука сомкнулась на лодыжке: кто-то потащил Лени по полу.
«Прощай, Джелейн. Прощай, Аврил. Прощай, Дейл, Абра и Ханнук...»
Тяжелое жадное дыхание где-то рядом. Ощущение от какой-то далекой, расширяющейся плоти.
«Прощай, Кевин. Прощай, Грейс. Прости, что мы так и не смогли сработаться...»
Пульс. У нее есть пульс.
«Прощай, Джерри. Прощай, Пат, — еще раз прощай...»
Голоса. Где-то загорается свет. Везде.
«Прощай, Аликс. О, господи, как мне жаль, Аликс».
— Прощай, мир.
Но этот голос уже не в голове, а в реальном мире.
Кларк открыла глаза.
— Ты знаешь, я не шучу, — говорил Дежарден.
Лабин умудрился остаться на ногах, склонившись в
левую сторону. Он стоял у самого края светового пятна, а Дежарден — внутри. Они сошлись по разные стороны пульта, доходившего им до пояса.
Кен, наверное, выдернул ее из нейроиндукционного поля. Снова спас ей жизнь. Недурно для слепого психопата. Теперь он обратил невидящие глаза к врагу, протянул руку — возможно, нащупывал край поля.
— Целеустремленная сучка. Отдаю ей должное, — сказал Дежарден. — Готова пожертвовать горсткой знакомых ради целой планеты незнакомцев. Я думал, она слишком гуманна для такого рационального подхода. — Он покачал головой. — Но все это теряет смысл, если мир все равно взорвется, так? То есть все эти беглецы на хребте сейчас умрут — прошу прощения, уже умерли — и за что? В их гибели смысл появится только в одном случае — если вы развернетесь и уберетесь восвояси.
«Их больше нет, — подумала Кларк, — я всех убила...»
— Кен, ты же знаешь, сколько здесь болтается боевых спутников. И знаешь, что в некоторые я сумел пробиться. А сколько еще хранилищ химического и биологического оружия, его клепали сотню лет. Все проводки от них тянутся прямо к моему левому желудочку, дружище. Лени лучше помолиться духу этой тупой энтропии, что она меня не убила, не то с небес бы уже пролились огонь и сера.
Кларк пыталась шевельнуться. Сведенные мышцы гудели, она едва сумела поднять руку. Она попала не в обычное поле медотеека. Такой мощью обычно подавляли мятежи. В промышленных масштабах.
Лабин все молчал.
Он покачнулся влево, явно взвесив свой шаг и все так же выставив перед собой руку.
— Каналы с седьмого по девятнадцатый, — сообщил ему Дежарден. — Проверь сам. Видишь рубильники? Видишь, куда ведут? У меня было пять лет на подготовку, Кен. Убив меня, ты убьешь миллиарды людей.
— Я... подозреваю, что часть этих растяжек уже висит свободно, — голос у Кена был тихим и напряженным.
— Ты что, надеешься на ваших стайных «лени»? Они не пробьются на линии, пока те открыты. А если и пробьются, что из того? Они — это она, Кен. Концентрированная сущность Лени Кларк на пике формы. И когда они сомкнут зубы на растяжке, то сразу потянут ее сами. Неужели ты в этом сомневаешься?
Лабин чуть склонил голову набок, как будто услышал какой-то интересный звук.
— Сделка-то хорошая, Кен. Все в силе. Принимай условия. Тебе все равно не просто будет меня убить. То есть я знаю, ты парень крутой, но двигательные нервы у тебя такие же, как у всех. И, хотя мне неловко об этом напоминать, ты слепой.
Ледяная игла предчувствия пронзила Кларк: «Ахилл, идиот, ты что творишь? Ты что, не читал его досье?»
Послышался голос Лабина:
— Так зачем ты предлагаешь мне сделку?
— Потому что ты и вправду крутой парень. Ты меня и по запаху найдешь, если придется, и пусть у тебя сейчас выдался крайне неудачный день, я предпочитаю не рисковать.
«Ты же говоришь с Кеном Лабином! — бушевала про себя Кларк, запертая в мертвом теле. — Ты всерьез пытаешься ему угрожать?»
— Итак, мы исчезаем, ты исчезаешь, и мир получает передышку. — Кен то попадал в фокус зрения, то уходил из него. — Пока тебя не убьет кто-нибудь другой.
Кларк хотела заговорить, но получился только стон, едва слышный ей самой.
«Это вовсе не угроза...»
— Ты исчезаешь, — поправил Дежарден. — А Лени оставляешь мне. Я для нее кое-что приготовил.
«Это приманка!»
— Ты исходишь из ложной предпосылки, — заметил Лабин.
— Да ну? Из какой же?
— Что мне не наплевать.
Кларк успела заметить, как вздулись мышцы левой ноги Лабина, как по правой побежал свежий ручеек крови. Он вдруг взлетел в воздух, пробил поле и перемахнул пульт из невозможной стартовой позиции — прямой стойки. Он лавиной обрушился на Дежардена, сила инерции отшвырнула обоих за панель, и больше Кларк ничего не видела, слышала только звук от падения тел.
Наступила тишина.
Она лежала, чувствуя звон в парализованных мышцах, и гадала, за кого болеть. Если Лабину не хватило инерции, и он не вышел из поля, то сейчас умирает, а вытащить его некому. А если и пробился, то какое-то время будет беспомощен. У Дежардена есть шанс, если только его не оглушило при ударе.
«Ахилл, убийца. Психопат, маньяк. Гнусный мерзкий монстр. Ты хуже, чем я. На тебя никакого ада не хватит. Но выбирайся отсюда. Пожалуйста! Пока он тебя не убил».
Что-то забулькало. Потом как будто ногти заскребли по пластику или по металлу. Мясистый шлепок, словно кто-то бросил на палубу дохлую рыбу — или задвигалась парализованная на время конечность. Потом звуки борьбы. Недолго.
«Кен, не надо!»
Она собрала все силы в один отчаянный крик:
— Нет!
Донесся лишь еле слышный шепот.
По ту сторону баррикады раздался какой-то влажный хруст — и больше ничего.
«Господи, Кен. Ты понимаешь, что наделал?
Конечно, понимаешь. И всегда понимал. Мы могли всех спасти, все исправить, но все они были правы. Пат. Аликс. Ты — чудовище. Ты — чудовище. Ты всех погубил.
Будь ты проклят».
Она уставилась в потолок — из-под линз текли слезы — и стала ждать конца света.
Она, наверно, уже могла пошевелиться, только не видела смысла. Перекатилась на бок. Он сидел рядом, скрестив ноги, с непроницаемым, залитым кровью лицом. Походил на первобытного резного идола, омытого человеческими жертвоприношениями.