Именно при Карле-Александре центральная администрация Австрийских Нидерландов стала более модернизированной и впервые были приняты меры к институциональной рационализации в нескольких аспектах провинциальной и налоговой администрации. Хотя три Вспомогательных совета, восстановленные в 1706 г. и повторно, после кратковременной попытки покончить с ними, в 1725 г., продолжали функционировать до 1740 г., Государственный Совет собирался редко, и контроль окончательно перешел к поредевшему Тайному Совету, состоявшему из шести чиновников под председательством «chef-président». Это изменение было частью более широкой тенденции со стороны австрийского режима к отстранению местной знати от ее служебных обязанностей и опоре на профессиональных чиновников. Третий правительственный орган, Совет финансов, оставшийся в неизменном виде, состоял из четырех чиновников во главе с генеральным казначеем. Еще более видную роль в Брюсселе играл государственный и военный секретарь, могущественный заместитель и помощник генерал-губернатора.

Но если центральная администрация в Брюсселе в следующие десятилетия после 1715 г. стала более компактной и профессиональной, она также стала более функциональной по характеру, утратив большую часть своего прежнего дипломатического и стратегического значения, сохранявшегося от времен Альбы до Макса-Эммануэля. То был один из результатов еще одной заметной перемены — решения Карла VI учредить в Вене в 1717 г. совет, уполномоченный осуществлять верховное наблюдение за администрацией Австрийских Нидерландов. Этот совет существовал до 1757 г., когда его функции были переданы императорской придворной канцелярии, которая продолжала оживленно переписываться и контролировать чиновников в Брюсселе.

На провинциальном уровне изменения были не столь очевидными. Провинциальные Штаты продолжали собираться на заседания и сохранили свои прежние функции, главным образом, право выплачивать правителю субсидии и наблюдать за их сбором. Тем не менее, их влияние в средние десятилетия XVIII в. определенно ослабело, не в последнюю очередь из-за передачи некоторых их прежних полномочий от брюссельской администрации к Вене и уменьшения роли брабантского и валлонского дворянства. В Штатах Фландрии господство основных городов — Гента и Брюгге — было еще больше ослаблено (что являлось долгосрочной целью брюссельской администрации) посредством предоставления все большего представительства в Штатах малым городам провинции, таким как Алст, Кортрейк и Дендермонде. Политическое влияние Гента и Брюгге было, по сути, всего лишь рудиментом того, которым они обладали в XVI в.

При австрийском режиме произошли достойные внимания изменения в администрации и культуре задолго до более радикальных реформ, которые провел император Иосиф II под влиянием идей Просвещения в 1780-х гг. Но самые отчетливые признаки возрождения и роста можно было увидеть в экономической жизни и росте численности населения. Если север страны развивался явно более динамично, чем юг, и в экономическом, и в демографическом отношениях в первое столетия после Восстания, и обе части Нидерландов пережили упадок в 1672-1720 гг., то после 1720 г. юг демонстрирует более высокие темпы экономического и демографического развития, чем север (хотя и не имел колоний и торговли на дальние расстояния, в отличие от севера), и контраст между обеими частями Нидерландов стал радикальным после 1740 г., когда «высокостоимостная» торговля и промышленность на севере вступили в фазу почти полного коллапса.

Обе части Нидерландов в 1660-х гг. погрузились в затяжную сельскохозяйственную депрессию, продолжавшую углубляться в XVIII в. Но если во Фландрии и австрийском Брабанте арендная плата в сельском хозяйстве и цены на землю существенно выросли после 1720 г., то на севере восстановление сельского хозяйства началось гораздо позже, примерно лишь с 1750 г., и происходило заметно более медленными темпами. Во Фрисландии и Северной Голландии, например, арендная плата за фермы в 1730-х и 1740-х гг. продолжала падать. После 1720 г. численность сельского населения на юге — что составляло резкий контраст с севером — начала неуклонно и сравнительно быстро расти. Во Фландрии его рост был более заметным в тех областях, где была широко распространена полотняная промышленность, и явно стимулировалось ей. В некоторых частях франкоязычной территории, особенно вокруг Шарлеруа, Льежа и Вервье, происходил медленно ускоряющийся рост производства шерстяных тканей, добычи угля и выплавки железа, который достиг кульминации в начале XIX в. в виде полномасштабной индустриализации. В этих регионах рост населения также стимулировала промышленность, и сельская, и городская. Но в австрийском Брабанте, где промышленная активность не играла особой роли в жизни населения, и где уже существовавший высокий уровень урожайности зерновых культур оставлял мало перспектив на дальнейшее увеличение продуктивности сельского хозяйства, также происходил быстрый и устойчивый рост численности населения.

Но ни распространение сельской промышленности, ни рост численности населения не свидетельствовали об улучшении уровня жизни или росте процветания масс сельских и городских наемных рабочих. Напротив, как на юге, так и на севере имелись многочисленные указания на общий рост бедности и преступности, связанный с обнищанием сельского населения. Если растущее население и могло как-то прокормиться, то в немалой степени благодаря картофелю, который начали выращивать во Фландрии и Брабанте в начале XVIII в. и который получил широкое распространение в середине столетия. Но растущее употребление картофеля в качестве основы поддержания существования бедных семей, особенно в 1740-х гг., когда произошло резкое ухудшение обстановки из-за войны за Австрийское наследство (1740-48 гг.), следует считать вынужденной необходимостью, обращением к дешевому продукту питания «faute de mieux» («за неимением лучшего» (фр.)), а не улучшением рациона питания. Как впоследствии в Ирландии, картофель в Австрийских Нидерландах XVIII в. был в первую очередь средством обеспечения максимального уровня выживаемости в обстановке скудного, даже нищенского уровня жизни.

Как только война за Испанское наследство закончилась, Генеральные Штаты, не теряя времени, распустили большую часть нидерландской армии. Численность солдат сократилась с 130 000 в 1712 г. до 90 000 в 1713 г. и 40 000 к 1715 г., причем основную массу оставленных на службе составляли сами нидерландцы, швейцарцы и шотландцы. Оставшийся контингент нидерландской армии снова вернулся к монотонной, рутинной гарнизонной службе в укрепленных городах юга страны, Генералитетских земель и Гелдерланда.

Само по себе сокращение армии до такого уровня не представляло какой-либо значительной перемены в истории Республики. После Мюнстерского мира 1648 г. армия подверглась сокращению, в конечном счете, до немногим более чем 30 000 человек. Теперь, как и тогда, сокращение оказало серьезное отрицательное воздействие на экономическую жизнь в приграничных областях, особенно в Генералитетских землях и Гелдерланде. Но в других аспектах изменение было фундаментальным. Ибо по сравнению с другими европейскими армиями и боеспособностью прочих государств сокращение армии означало решительный разрыв с прошлым. На протяжении периода с1590по1713 гг.ив военное, и мирное время Соединенные Провинции обладали одной из крупнейших и самых эффективных армий в Европе. Но после подписания Утрехтского договора возвращение нидерландцев к существовавшему до 1688 г. уровню расходов и размеру военных подразделений мирного времени, тогда как Пруссия, Австрия, Британия, Россия и другие державы содержали значительно более крупные армии, чем в прошлом, означало, что Республика утратила статус великой державы и перестала обладать тем весом в европейской политике, который она имела раньше, хотя правда и то, что, в отношении периода до 1750-х гг., историки зачастую преувеличивают степень этого упадка. Соединенные Провинции, конечно, уже не представляли собой ту силу, как до 1713 г., но до 1750-х гг. оставались державой среднего ранга, игравшей довольно значительную роль в европейских и всемирных делах.