часов – строевые занятия, гимнастика, обед, от 4 до 6 часов – снова различные занятия, в 8 часов – ужин и заря.

Генерал Бруссо заметил выправку лейб-казаков и безукоризненный порядок в их лагере. Генерал Абрамов получил от него предложение высылать от них постоянные заставы в окрестные села для контроля русских. С 7 мая л.-гв. Казачий дивизион стал регулярно нести эту службу. Казаки шли на заставы охотно, так как там служба не была слишком тяжелой и им за нее увеличивали паек. Для несения этой службы дивизион получил от французов 50 винтовок.

13 мая, в приказе по Лемносской группе, генерал Абрамов сообщил войскам, что французским командованием отмечена безупречная служба л.-гв. Казачьего дивизиона. В виде поощрения за это генерал Бруссо снова разрешил поездки в города Мудрое и Кастро, которые недавно были запрещены из-за того, что казаки Кубанского лагеря «своими песнями и разговорами ночью мешают ему спать».

27 мая первые воинские части уехали в Болгарию, согласившуюся, как и Сербия, принять Белую армию.

В эти дни из дивизиона был на глазах у всех выгнан приказный Кружилин за то, что открыто призывал казаков не верить офицерам и переходить в беженский лагерь. С него были снята фуражка, срезаны погоны и отпороты гвардейские канты.

30 мая в Мудросской бухте снова появился «Решид-паша». На нем конвой Главнокомандующего ехал в Сербию. По пути он должен был захватить группу кубанцев. С этим пароходом к дивизиону присоединились полковник Номикосов и сотник Упорников. Лейб-казаки с полковым значком отправились к морю. Как только на «Решид-паше» их заметили, на пароходе быстро выстроился конвой Главнокомандующего со штандартами и трубачами. Оттуда стали доноситься звуки полкового марша и крики «Ура!». Таким же «Ура!» отвечали лейб-казаки с берега. Подъезжать к пароходу французами было запрещено. Пришлось остаться на берегу, слушая музыку конвоя. Но все же несколько человек отправились к пароходу вплавь и побывали на его борту.

Вечером 1 июня подъесаул Ротов, будучи начальником поста в одной из деревень, арестовал трех агитаторов из беженского лагеря, которые собирались начать пропаганду среди казаков поста. Один из них уже появлялся в дивизионе и уговаривал казаков бросить офицеров, обманывавших их на каждом шагу, и переходить в беженский лагерь. У него был отобран маузер и подложные документы. Во время ареста он держал себя вызывающе, заявив: «Я вас не боюсь, вы не имеете права меня арестовывать, так как я состою на службе у французов». Арестованные под конвоем были отправлены в штаб группы, а оттуда хорунжему Полковникову было приказано сдать их на гауптвахту при Алексеевском военном училище. Но в темноте Полковников сбился с пути и повел арестованных мимо французского штаба. Поравнявшись с ним, арестованные принялись кричать: «Этьеван! Этьеван! Нас ведут расстреливать!..» Из штаба выскочили вооруженные стрелки во главе с майором Этьеваном с револьвером в руке. Окружив казаков, майор потребовал передачи ему арестованных. Подчиняясь силе, хорунжему Полковникову пришлось выдать агитаторов майору под его расписку. Этот случай иллюстрирует, каким образом велась работа по распылению Русской Армии.

3 июня пришла радиотелеграмма о том, что лейб-казаки уезжают в Сербию. И действительно около 5 часов пополудни на горизонте показался пароход. А в час ночи полковник Оприц, вернувшись из штаба корпуса, сообщил, что в это же утро, то есть 4 июня, лейб Казачий, Атаманский и Кубанский Гвардейские дивизионы с Донским Техническим полком будут грузиться на только что пришедший «Кюрасунд». Весь остаток ночи шли лихорадочные сборы к отъезду. В 4 часа утра дивизион в походной амуниции выстроился. Был отслужен напутственный молебен в присутствии командира корпуса. После него генерал Абрамов благодарил всех лейб-казаков за их стойкость, прекрасное поведение и несение службы. В ответ на его пожелание счастливого пути и прочего грянуло «Ура!». В нем вылились горечь наболевшего русского сердца, радость освобождения с Лемноса и благодарность Главнокомандующему за сдержанное им слово. Офицерам, окружавшим командира корпуса, генерал Абрамов при прощании добавил: «Помните, господа офицеры, что историю полка творят офицеры!..» У него самого и у многих стояли слезы на глазах.

В 2 часа дня погрузка была закончена. На «Кюрасунде» в Сербию уезжало 250 человек подтянутого и бодрого духом л.-гв. Казачьего дивизиона.

В 7 часов вечера командир корпуса, осмотрев размещение всех отъезжающих частей, под звуки хора трубачей Кубанского Гвардейского дивизиона и несмолкаемого «Ура!», на катере отбыл обратно. В 7 часов 43 минуты заработал пароходный винт и «Кюрасунд» стал удаляться от Лемноса.

И. Сагацкий

На Лемносе203

В эмиграции у меня, как и у многих соотечественников, пропало по разным причинам немало вещей, и дорогих, и недорогих. К потере одних я совершенно равнодушен. Других мне жаль, и в особенности моих старых дневников. К счастью, я вспомнил об архивах моего полка: почти сорок лет тому назад я передал туда записки, вернее, выдержки из моего дневника за Лемносский период. Генерал И.Н. Оприц отыскал ее и доверил мне.

О Лемносе знают сравнительно мало. Лемнос же – короткая, но захватывающая дух, особая глава нашей истории. Ее следует вспоминать и пополнять деталями. И я беру сейчас на себя смелость дополнить ее тем, что я видел и пережил на Лемносе в строю моего дорогого полка. Несмотря на обстановку усталости, порой отчаяния, на беспрестанные попытки разложения воинских частей, полк стоял твердо, блестяще справился с Лемносской эпопеей, и этим он обязан, главным образом, своим старшим офицерам и вахмистрам. Честь им!

10 марта 1921 года. Сегодня наша группа молодых офицеров, выпущенных недавно из Атаманского военного училища, прибыла в лейб-гвардии Казачий дивизион. Он вместе с лейб-гвардии Атаманским дивизионом сведен в 1-й Донской лейб-гвардии Сводно-казачий полк, которым командует генерал-майор Хрипунов.

Лагерь полка расположен в глубине бухты, вдалеке от берега и в полутора верстах от греческого городка Мудроса. Он занимает часть ската скалистого холма, скудно поросшего невысокой колючей и сухой травой. Внизу у пересохшего ручья разбиты большие палатки Офицерского собрания, семейных офицеров и командира полка. Дальше, по склону холма, стоят палатки офицеров, казаков и несколько землянок.

Казаки размещены по 9 —12 человек в палатке и по 20–25 в землянках. Эти последние построены самими казаками из крупных камней и гнутых листов французского железа. Офицеры устроены гораздо свободнее: по 3–4 человека в палатке.

Жизнь чрезвычайно тяжела. Из французского интендантства, нередко с большим опозданием, отпускается паек, ровно столько, сколько надо, чтобы не заболеть слишком быстро или просто не умереть от голода. Занятые весь день мыслью о том, как наполнить пустой желудок, казаки