Джеку. Сейчас только он может помочь мне почувствовать себя лучше.

Мы лежим в его постели, последние лучи солнца освещают комнату. Мы целуемся страстно и нежно. Кажется, что это может длиться вечно.

— Не могу поверить, что это происходит, — говорит он, осторожно касаясь моих волос.

— Знаю, — отвечаю я. Я от него без ума.

— Если бы кто-то сказал неделю назад, что я буду целоваться с Бек Винтер, я бы решил, что он сумасшедший. Просто псих.

Я улыбаюсь ему, но мне немного больно. Я ненавижу, когда он называет меня ее именем. Если бы я могла сказать ему правду.

— Ты выглядишь грустной, — говорит он. — О чем ты думаешь?

— Если бы мы могли быть абсолютно честны друг с другом, — отвечаю я и на секунду чувствую, что могу рассказать ему все. Но он отодвигается от меня и переворачивается на спину.

— Ты права, — говорит он. — Прости. Это было так очевидно, что я лгал?

Я догадываюсь, что он о той новой затее с Кингсли, когда я спросила, опасно ли это.

— Просто вижу людей насквозь, — объясняю я.

— А я нет. У меня это вообще не получается, — говорит он. Я знаю, едва не вырывается у меня.

— Ты не обязан рассказывать мне, — успокаиваю я его. Я больше не хочу говорить об этом. Я просто хочу, чтобы он снова поцеловал меня. Хочу наслаждаться им и ни о чем не думать.

— Нет, ты права. Мне кажется, ты сможешь понять. — Он снова поворачивается и пристально смотрит на меня. — Ты самый бескорыстный человек, которого я знаю.

Я не могу подобрать слов, поэтому молчу.

— Сотрудникам Красного Креста разрешено проходить в лагеря для беженцев. Я долго добивался этого распределения — даже на работу к ним устроился. Наконец меня направили туда. Через две недели я еду на остров Манус и собираюсь взять с собой скрытую камеру.

Я потрясенно смотрю на него. Я вовсе не это ожидала услышать.

— Собираюсь вести прямую трансляцию в блоге, — продолжает он. — Думаю, люди имеют право знать, что происходит.

— Но если ты попадешься, у тебя будут большие проблемы! Разве не он должен это делать?

— Кто?

— Кингсли! — почти кричу я. Не хочу, чтобы это делал Джек.

Он пристально смотрит на меня, словно немного в замешательстве. Затем медленно и ровно произносит:

— Знаешь, возможно, ты не настолько хорошо разбираешься в людях, как думала. Кингсли это я.

— Твою мать, — все, что я могу сказать. Он слишком этим увлечен; мне ни за что не удастся убедить отказаться от затеи. Он смеется в ответ.

— Неплохая реакция. — Он смотрит на меня, мягко водя большим пальцем по моему локтю. — Знаешь, это ведь ты изменила меня. Раньше меня интересовали смерть и боль, я обожал хеви-метал и кровожадные фильмы со сценами насилия и все такое. А после того как ты исчезла, я взглянул на вещи по-другому. Я не мог справиться со всем насилием и ужасом. Казалось, они завоевывают мир. Я хотел быть частью чего-то позитивного.

Я просовываю руку ему под шею и притягиваю его к себе — целую, чтобы он перестал говорить о Бек и о том, что с ней случилось. Я углубляю поцелуй и опускаю руку ниже, чтобы расстегнуть его брюки. Джек дергается в сторону от меня.

— Что не так? — спрашиваю я.

— Я не знаю. Ты этого хочешь?

— Да. А ты?

— Наверное. Я просто очень много об этом думал, — говорит он.

— Хватит думать, — отвечаю я, слегка откидывая его на спину.

Прижимаясь к нему, я снова пытаюсь поцеловать его, и на этот раз он отвечает мне жадным поцелуем.

Я сажусь на него верхом и снимаю платье через голову.

— Ты это себе представлял? — спрашиваю я.

— Да, — тихо отвечает он.

Затем я снимаю лифчик и трусики.

— И это? — Теперь я сижу на нем абсолютно голая, а он полностью одет. Он притягивает меня к себе. Его руки блуждают повсюду — по моей спине, грудям и наконец оказываются там, где надо. У меня из груди вырывается стон, контроль потерян. Джек переворачивает меня и сам оказывается сверху, быстро стягивает одежду и надевает презерватив, который лежал в ящике тумбочки.

Несколько секунд он смотрит на меня, обнаженную, на кровати.

— Ты такая красивая, — говорит он и опускается на меня всем телом.

Какое восхитительное чувство. Он наклоняется и целует меня, двигаясь все быстрее и быстрее. Наши влажные от пота животы трутся друг о друга. Он запускает пальцы мне в волосы; я обхватываю его за спину и направляю глубже.

— Я люблю тебя, Бек, — шепчет он. — Я всегда любил.

Затем он стонет и в изнеможении падает на меня.

Спустя какое-то время Джек засыпает, крепко прижав меня к себе, словно я нечто особенное и ценное. Мне плохо, я чувствую отвращение, хотя не уверена — к нему или к самой себе. Какой же я была дурой, если решила, что все началось, когда мы встретились у Лиззи. Конечно, все дело было в Бек. Только в ней. Я невыносимо завидую ей и из-за этого ненавижу саму себя. Впервые я жалею, что не убежала той ночью в темноту. Если бы я вообще никогда не приезжала сюда, то осталась собой.

Я больше не могу здесь находиться. Убираю руки Джека, вытаскиваю свой телефон из сумки рядом с кроватью и звоню в службу такси. Называю оператору адрес и слышу, как Джек ворочается за моей спиной; видимо, я разбудила его. Оператор сообщает мне, что машина в пути.

— Кто это был? — спрашивает Джек.

— Моя мама, — лгу я. — Она беспокоится. Мне нужно домой.

Я встаю и оглядываюсь в поисках своей одежды.

— Прямо сейчас? — Я слышу обиду в его голосе.

— Да. Она ждет меня к ужину. — Не могу заставить себя взглянуть на него. Я нахожу свои трусики и быстро натягиваю их. Но лифчика нигде нет. Я ищу по всему полу.

— Что-то не так?

— Нет, — говорю я, опускаясь на четвереньки. Под кроватью его тоже нет.

— Ты уверена?

Я нахожу бюстгальтер под рубашкой Джека. Быстро надеваю его, потом платье. Наконец заставляю себя посмотреть на Джека. Он сидит голый в постели и выглядит таким беззащитным, уязвимым: простыня сбилась вокруг живота, худая грудь обнажена. Я чувствую себя сволочью, которая выпрыгивает из постели, как только дело сделано. Как все те подонки, которые называли меня ласковыми именами и обещали позвонить, но больше никогда не объявлялись.

— Все хорошо. — А потом добавляю, ненавидя себя за это, но не зная, что еще сказать: — Я позвоню тебе.

Я