Чтобы обеспечить успех этой затеи, нужно было продумать множество деталей, это удлиняло ожидание, однако грек счел это всего лишь испытанием Терпения, к каковому призывал его девиз. Он верил, что необходимо тщательно подготовиться. Когда дом был построен и обставлен, он принялся наставлять болгар с такой дотошностью, что вся сцена, случившаяся впоследствии в саду, была расписана заранее. Пожалуй, максимальным приближением к мифическому шестому чувству является способность заглянуть в будущее, увидеть грядущие события и выстроить их последовательность; некоторым это даровано от природы, другие способны развить в себе это умение, но одно точно: без этого никто не в состоянии что бы то ни было изобрести.

Да будет известно читателю, что Демид слишком щедро был наделен этой способностью, чертой или чувством, чтобы позволить паланкину сломаться; такое происшествие в критический момент, сразу после обмена паланкинами, было бы совсем некстати. Тот, что вечно толкает под локоть всякого злодея, наставил его, что, конечно, есть вещи, недоступные индийскому князю, однако в его власти поднять тревогу и переполошить весь город; и тогда богатые, ослепительные, известные столь многим носилки начнут преследовать, будто горящий факел в ночи. Демид подумал: если главное — скрыть доставку пленницы в дом хранителя цистерны, почему не использовать ее паланкин, чтобы сбить погоню со следа? Эта мысль вызвала у него восторженный смех.

Вернемся теперь к рассказу о самом происшествии: новые носильщики покинули купу деревьев, унося ничего не подозревавшую пассажирку, болгары же вскинули шесты на плечи и отправились по серпантину к дуге, выходившей на четвертую террасу; там они развернулись и направили свои шаги обратно к променаду; оказавшись у мыса Сераль, они двинулись вспять, спустились со стены, пересекли сад и, пройдя через те же ворота, через которые пришли, прошествовали с пустой ношей вокруг Ипподрома и по запруженной народом улице. Снова развернувшись вспять, они вернулись на стену, выяснили, что она опустела, ибо спустилась ночь, после чего бросили свою ношу там, где воды со стороны моря были особенно глубокими и подкрепляли все возможные теории о злодеянии. По ходу этого шествия красочный паланкин видело множество людей, многие останавливались и следили за его продвижением, нисколько не сомневаясь, что маленькая княжна сидит внутри и указывает носильщикам, куда идти. В конце концов, полностью выполнив свою часть работы, болгары поспешили к дожидавшемуся их судну, переправились к Скутари и затерялись в обширных владениях своего повелителя-султана.

Всякий, кто праздным образом читает этот очерк злодеяния, наверняка помедлит здесь, подумав, что ничего уже больше нельзя сделать, чтобы облегчить саму задачу или пути отступления тем, кто в ней участвует; однако Демид этим не удовлетворился. Были люди, которые слышали его разговоры про Лаэль, знали, что она занимает его мысли, — у которых были основания заподозрить его в том, что он преследует ее со злым умыслом; среди них был и Сергий. Одним словом, ему нужно было отвлечь от себя внимание. И тут на помощь пришла смекалка. В тот миг, когда его клеврет спустился с портика и объявил, что княжна без сопровождения отправилась в паланкине на прогулку, Демид сразу понял, что она направляется на стену.

— Боги споспешествуют мне! — произнес он, почувствовав сильное биение крови. — Мой час настал, возможность в моих руках!

Посмотрев на солнце, он прикинул время и начал рассчитывать:

— В пять она будет на стене. В шесть — все еще там. В половине седьмого начнет собираться домой. Да, ведь воздух так чист, а море так прекрасно! В семь она отдаст распоряжение, и болгары подадут знак моим людям на четвертой террасе. О небеса, сделайте так, чтобы русский все еще бормотал свои молитвы или дожидался звонка колокольчика моего отца!.. Здесь меня видят тысячи людей. Позднее — примерно тогда, когда она покинет стену, — меня неоднократно заметят на улицах между Храмом и Влахерном. Но что, если инок заговорит? Да подложит нечистый камень на его пути, да свернет он себе шею! Одним позором в городе станет меньше.

Шествие эпикурейцев с Ипподрома достигло Храма около половины шестого. Еще около часа они расходились; вскоре после этого, когда регалии уже были убраны, а треножники со знаменами поставлены на хранение, Демид обратился к своим конным сподвижникам:

— Братья, день выдался нелегкий, но урожай собран обильный. Философия в цветах, религия в мешковине — вот какое сравнение показали мы сегодня городу. Жатву предстоит собирать еще долго. Завтра мы откроем свои двери и оставим их открытыми. А сегодня я прошу сослужить мне еще одну службу. Садитесь верхом, сопроводите меня до ворот Влахернского дворца. Кто знает, может, мы встретим императора.

Ответом ему стало громкое:

— Да здравствует император!

— Да! — вскричал Демид, когда крики смолкли. — Полагаю, священники его изрядно утомили; а какой еще смены настроения может пожелать эпикуреец?

Со смехом и шутками они, все восемь, вскочили в седла — все еще увитые цветами, как и на Ипподроме. Солнце садилось, но на улицах еще царил ясный день. То был час, когда на балконах, нависающих над узкими проездами, теснятся женщины и дети, а в дверях толпятся слуги, — час, когда византийцы предаются сплетням, переливая из пустого в порожнее. Как дрожали деревянные здания, когда мимо галопом мчалась кавалькада! Сколько тысяч горящих глаз, привлеченных смехом и криками, взирало сверху на всадников! Время от времени кому-то случалось замешкаться, переходя перед ними дорогу, — и тогда Демид изящно устремлялся в погоню, используя лук с тетивой вместо кнута. Как зрители верещали от восторга, когда он настигал несчастного и хлестал, теряя при этом цветы! А если какой низкий балкон озаряло лицо привлекательнее прочих, с какой галантностью молодой всадник обирал розы со щитов и копий и бросал их с призывом:

— Расщедрись, госпожа, — расщедрись на улыбку!

— Взгляни снова! За еще один взгляд — еще одну розу!

— От бесстрашного — прекрасной!

Так они домчались до Влахернских ворот, а там остановились и, поприветствовав начальника стражи, воскликнули:

— Да здравствует император! Многие лета доброму правителю!

Демид ехал, не опуская забрала. Возвращаясь в сумерках — на узких улицах они сгустились раньше, чем на широких, — он провел свой отряд мимо домов Уэля и индийского князя. О том, что происходит с маленькой княжной, можно было отчасти узнать по тому, что происходило здесь: суета на улице была сильнее обычной, все говорило о тревоге и смятении.

— Эй, ты! — крикнул Демид, натягивая повод. — Что здесь творится? Кто-то умирает или умер?

— Уэль, хозяин дома, опасается за свою дочь. Она должна была вернуться еще до заката. Он рассылает друзей на поиски.

В этом ответе для него таилась целая летопись; подавив победоносный вопль, злоумышленник двинулся дальше.

Сиама, со свойственной ему дотошностью, припрятал сокровища, привезенные с Плати, и, стоя у дверей, всю ночь наблюдал за хозяином, гадая, во что выльется его волнение.