По этому случаю, монсеньор, я объяснил, что ни один народ так широко не понимает свободу морей, как голландцы, и, следуя своим правилам, они должны были проявить куда меньше сдержанности и уважения к королю Дании, чем г-н де Форбен.

Вы можете судить, монсеньор, что здесь уж точно не согласятся на то, чтобы королевская эскадра вошла в пролив Каттегат[682], преследуя вражеские суда, и здесь убеждены, что это было бы оскорблением не только короля Дании, но и короля Швеции.

Я не знаю, монсеньор, что породило предубеждение здешнего двора против Вас. Здесь уверены, что Вы отрицательно настроены по отношению к Дании. Мне кажется, что это ошибочное впечатление проистекает из реляций покойного г-на де Мейеркрона[683]. Я не забываю ничего, монсеньор, что могло бы излечить здешний двор от таких мыслей, и убедить его в том, что единственная страсть господ министров его величества – государственное благо, а единственное правило их поведения – справедливость. Возможно, монсеньор, здешний двор легче избавится от своего ложного суждения, если Вы сочтете нужным лично поговорить с сеньором Бремом[684].

Враги короля прилагают новые усилия, чтобы вовлечь короля Дании в большой союз. Я надеюсь, монсеньор, что немного внимания и заботы со стороны его величества разрушит их планы. Имею честь быть, и пр.

Копия письма г-на Ханнекена, государственного секретаря, из Копенгагена, 27 марта 1708 года

Вчера мы получили письма от Брема, секретаря его величества, из Парижа, от 16 числа сего месяца, сообщающего нам, как он это уже много раз делал, что г-н маркиз де Торси в своих ответах на требования удовлетворения за события, произошедшие в Вардехузе, опирается на наилучшую доступную информацию, и что г-н граф де Форбен невиновен. Мне приказано, сударь, сообщить Вам, что теперь, когда эти события, произошедшие у всех на глазах, вполне известны, его величество изумляется, как можно было сказать, что сведений недостаточно. Нужные сведения в изобилии представил офицер короля, который, согласно собственному признанию г-на де Форбена, сделал то, что обязан был сделать в этой ситуации. Поэтому, даже если у Вас есть желание оспорить сведения, поступившие из Голландии, от матросов голландского флота, мне неясно, как может отсутствие показаний нескольких обитателей городка Вардехуз (с которыми, по Вашим словам, Вы желаете ознакомиться) стать извинением промедлению Вашего двора, не торопящегося огласить моему господину королю положительное решение[685]. Возможно, все эти люди не слишком хорошо видели то, что происходило в крепости и на рейде, и их свидетельства, как бы то ни было, не могут отличаться от свидетельства королевского офицера или затмить его. Поэтому, сударь, мы просим Вас выразить серьезное предостережение Вашему двору, сказав, что ни это дело, ни дело Хеснес нельзя рассматривать столь поверхностно и с таким неуважением к дружественному королю и покровительствуя дерзким людям, которые подрывают его репутацию. Я в особенности полагаюсь на разговор, который у нас с Вами был, и я уверен, что его величество не желает, чтобы были уничтожены справедливость и право народов.

Копия ответа на письмо г-на Ханнекена, в Копенгагене, 29 марта 1708 года

Сударь,

Я позавчера отправил г-ну маркизу де Торси письмо, которое вы имели честь написать мне по поводу дела Вардехуза и дела Хеснес.

Может вызвать лишь удивление, сударь, что после того, как мы договорились отложить решение по вопросу до той поры, когда будем лучше о нем осведомлены, Вы продолжаете требовать немедленного удовлетворения, по-прежнему основываясь лишь на докладе датского канонира и голландцев, притом, что они все являются заинтересованными сторонами. Однако же, кажется, что свидетельство г-на графа де Форбена, примерно ста офицеров и более шести тысяч свидетелей[686], единодушно утверждающих обратное, должно иметь по крайней мере столько же веса, как и свидетельство канонира и врагов Франции. Поскольку ответ из Вардехуза может прийти скоро, Вы убедитесь, что факты, изложенные г-ном графом де Форбеном, соответствуют истине.

Что до дела судовладельца из Дюнкерка, я надеюсь, сударь, что король, Ваш господин, будет доволен ответом, который я получил от г-на графа де Поншартрена, и всеми разысканиями, которые приказал сделать его величество. Я посылаю Вам отрывок из этого письма и умоляю Вас соблаговолить доложить об этом его датскому величеству. Этот ответ может его убедить и в том, что чувства короля к нему именно такие, каких он только может желать.

Вместе с тем я умоляю Вас, сударь, указать этому государю на то, что в то время, когда господа его министры с такой горячностью требуют удовлетворения по этим двум делам, по которым мы не можем прийти к одному мнению, у подданных короля тоже немало поводов жаловаться на недостаточное уважение к ним датчан и, я осмелюсь сказать, на причиняемые им несправедливости. Я сообщу Вам о них подробно, когда Вы это сочтете нужным. Приведу лишь один факт – несправедливость г-жи баронессы де Руссенштейн по отношению к одному байоннскому купцу, столь черную и вопиющую, что я убежден, что если бы его датское величество узнал о ней в подробностях, он не оставил бы ее безнаказанной. Тем не менее вот уже десять лет мы пытаемся добиться здесь удовлетворения столь противной праву народов несправедливости, но король не особо торопится с решением. Имею честь послать Вам рассказ о ней. Те, по отношению к кому госпожа де Руссенштейн осуществила столь недостойный обман, не имея возможность подать на нее в суд, многократно обращались в канцелярию и в Королевский совет Дании, но всегда безрезультатно. Имею честь, и пр.

Г-н Пуссен [г-ну де Поншартрену-младшему]

Копенгаген, 3 апреля 1708 года

Монсеньор.

Имею честь послать Вам письмо, которое г-н Ханнекен, государственный секретарь, написал мне по поводу дела Вардехуза и дела г-на Коавена из Дюнкерка. Прилагаю к нему ответ, который я ему написал. Чтобы прекратить нападки датского королевского двора, я счел необходимым противопоставить их жалобам свои. Тем не менее я надеюсь, монсеньор, что то, что Вы имели честь написать мне по поводу истории с судовладельцем из Дюнкерка, хорошо подействует на настроение короля Дании, который изначально вовсе не предубежден против Франции.