Чтобы осознать эту реальность, следует вспомнить, как мы к ней пришли. Уильям Фолкнер когда-то писал: «Прошлое отнюдь не мертво и не погребено. Фактически оно даже и не прошлое». Нам не нужно вспоминать здесь историю расовой несправедливости в этой стране. Но нам следует вспомнить о том, что неравенство между афроамериканской и белой общиной происходит из того самого неравенства, существовавшего в прежних поколениях, когда чернокожие страдали под бременем жестокого наследия рабства и законов Джима Кроу.

Сегрегированные школы только для черных были и остаются худшими в стране. Мы до сих пор не избавились от них (через пятьдесят лет после процесса «Браун против Совета по образованию») и от низкокачественного образования, которое они обеспечивают. Этим и объясняется разница в успеваемости между черными и белыми студентами.

Легализованная дискриминация – когда чернокожих лишали возможности, зачастую насильственными методами, владеть собственностью, когда им отказывали в ссудах и ипотеке, когда их не допускали в профсоюзы и не принимали на работу в полицию и пожарные части – означала, что черные семьи не имели возможности скопить средства для обеспечения благополучия будущих поколений. Этим объясняется разрыв между черными и белыми в плане благосостояния и доходов и концентрация бедного населения во многих городских и сельских общинах. Отсутствие экономического потенциала у чернокожих, стыд и отчаяние из-за невозможности обеспечить семью способствовали распаду черных семей, и эту проблему, вполне вероятно, усугубила политика предоставления социальных пособий. Отсутствие во многих заселенных чернокожими городских районах основных удобств – парков, где могли бы играть дети, служб регулярного вывоза мусора, контроля за соблюдением правил застройки, внимания со стороны полиции – способствовало возникновению порочного круга насилия, разрухи и запущенности.

«Мы знаем, мы видим, что Америка может измениться. В этом заключается подлинный гений нашей нации. То, чего нам уже удалось достичь, придает нам надежду – смелость надеяться, что завтра мы можем и должны достичь гораздо большего»

Такова реальность, в которой выросли преподобный Райт и другие афроамериканцы его поколения. Они взрослели в конце 1950-х – начале 1960-х годов, когда сегрегация еще являлась законом и возможности были сильно ограничены. Примечательно не то, сколько черных мужчин и женщин оказались не способны преодолеть дискриминационные ограничения, а скольким из них удалось их преодолеть, сколько из них сумели найти выход из безвыходной ситуации и проложить путь для таких, как я, для тех, кто шел за ними.

Однако очень многие, как ни старались, не смогли преодолеть искусственные барьеры и получить свою долю американской мечты. Это наследие дискриминации передавалось следующим поколениям. И сегодня массы молодых людей слоняются без дела по улицам или сидят в тюрьмах, не имея никаких надежд и перспектив на будущее. Даже у тех чернокожих, которым все же улыбнулась удача, вопросы расовых отношений продолжают определять мировоззрение. В сознании мужчин и женщин поколения преподобного Райта еще живы воспоминания об унижении, сомнении и страхе, а также гневе и горечи, которые они испытывали в те годы. Этот гнев может не выражаться публично, в присутствии белых сотрудников или друзей. Но он находит выход в парикмахерской или за обеденным столом. Временами его эксплуатируют политики, чтобы привлечь лишние голоса или компенсировать свои неудачи.

И иногда он находит выход воскресным утром, в церкви – за кафедрой или на скамье. То, что многие люди удивляются, услышав этот гнев в некоторых проповедях преподобного Райта, просто напоминает нам о старом трюизме: самое сегрегированное время в американской жизни – воскресное утро. Этот гнев не всегда конструктивен. В самом деле, он слишком часто отвлекает внимание от решения реальных проблем и мешает афроамериканцам создавать альянсы, которые им нужны для осуществления перемен. Но этот гнев реален и силен. Если просто отмахнуться от него, осудить, отказавшись понять породившие его причины, это только углубит пропасть непонимания, которая все еще разделяет расы.

Похожий гнев присутствует и в некоторых сегментах белого сообщества. Большинство белых американцев, принадлежащих к рабочему и среднему классам, считают, что их расовая принадлежность не дает им особых привилегий. Многие из них происходят из иммигрантских семей, и, по их мнению, они ничего не получили просто так, им все приходилось добывать собственными руками. Всю свою жизнь они усердно трудились, а потом их рабочие места уплыли за океан либо им пришлось жить на мизерную пенсию. Они тревожатся за свое будущее и чувствуют, как их мечта ускользает от них. Поэтому, когда им говорят, что нужно везти детей на автобусе в школу через весь город; когда они слышат, что афроамериканец получает хорошую работу или место в колледже в качестве компенсации за несправедливость, к которой сами эти люди не имеют никакого отношения; когда им говорят, что их страх по поводу преступности на городских окраинах – это всего лишь предрассудок, со временем они испытывают все большее и большее негодование.

Как и гнев в среде черной общины, это негодование не всегда выражается в приличном обществе. Но оно формирует политический ландшафт, по крайней мере в течение одного поколения. Гнев по поводу социальных пособий помог создать Коалицию Рейгана. Политики очень часто используют страх перед преступностью в своих избирательных целях. Ведущие ток-шоу и консервативные комментаторы делают себе карьеру, разоблачая ложные обвинения в расизме и отказываясь вести настоящие дискуссии о расовой несправедливости и неравенстве из соображений политкорректности или, наоборот, расизма.

Точно так же как черный гнев часто оказывается неконструктивным, белое негодование отвлекает внимание от реальных причин тяжелого положения среднего класса: корпоративная культура, изобилующая махинациями, сомнительными бухгалтерскими схемами и примерами элементарной алчности; Вашингтон, в котором правят бал лоббисты и представители особых интересов; экономическая политика, благоприятствующая меньшинству в ущерб большинству. И все же, если отмахиваться от негодования белых американцев и клеймить их расистами, не пытаясь разобраться в причинах этого негодования, это тоже будет способствовать дальнейшему разделению между расами и препятствовать взаимопониманию.

Таково положение дел на данный момент. В расовом вопросе уже многие годы сохраняется патовая ситуация. Вопреки утверждениям некоторых моих критиков – черных и белых – я никогда не был столь наивен, чтобы думать, будто мы сможем преодолеть наши расовые разногласия за один лишь избирательный цикл или в результате одного лишь выдвижения кандидата, тем более такого далеко не идеального, как я.

Но я высказал твердое убеждение – убеждение, основанное на вере в Бога и вере в американский народ, – что, работая вместе, мы сможем залечить некоторые старые раны расовых отношений и что у нас нет другого выбора на пути к