Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто меня одел? – странным голосом спросил он.
Апто Канавалиан поднял преисполненный печали и уныния взгляд:
– Ваша мать?
Неуклюже поднявшись, Арпо потянул за ремни доспехов:
– Мне это ни к чему.
Несчастная Пустелла доползла до Красавчика и прижалась к его разрубленной груди, осторожно слизывая кровь.
– Что такое? – пробормотала она. – Вообще не чувствую вкуса.
– Рыцарь Здравия, – сказал Тульгорд Виз, – вы помните, что с вами случилось?
Вздрогнув, Апто Канавалиан уставился на Смертного Меча с ужасом, к которому примешивалась жгучая ненависть.
– Кровь засохла, – ответил Арпо. – Жалкие вонючки, и это после всего, что я для них сделал! Открыть водяные ворота! Кто помочился на тот алтарь? Демон? Ненавижу демонов. Смерть всем демонам! – Ему удалось сбросить кольчугу, которая, шелестя золотыми звеньями, упала рядом. – Все собаки должны отныне ходить задом наперед. Таков мой указ, и делайте с этим что хотите. Вырвите один глаз каждой кошке и принесите их мне в ведре – естественно, я говорю серьезно! Нет, не кошек, а глаза. Какая трагедия, что собаки не смогут видеть, куда им идти! Так что мы возьмем эти глаза и…
– Рыцарь Здравия!
Арпо яростно посмотрел на Тульгорда Виза:
– Кто ты такой, во имя Фарла?
– Неверный вопрос! – бросил Смертный Меч. – Это ты кто такой?
– Так… а это еще что?
Мы все уставились на то, что сжимал в руке Снисход.
– Это ваш пенис, – сказал Апто Канавалиан. – Говорю со знанием дела.
Арпо взглянул себе между ног:
– Вроде как и объяснение всему.
Я лично не вижу в этих словах ничего смешного. Так или иначе, Арпо Снисход (или тот, кто теперь обитал в его теле) полностью сосредоточился на своем новом открытии, через несколько мгновений добившись не отличавшегося чистотой результата. Подняв брови, он улыбнулся и начал заново:
– Могу так хоть круглые сутки! Пожалуй, этим и займусь.
Что-то с отвращением проворчав, Тульгорд Виз принялся седлать своего коня.
Сардик Фью хлопнул в ладоши:
– Что ж, полагаю, сегодня тот самый день!
Крошка Певун рыгнул.
– Лучше бы нет. Блику еще нужно закончить пару историй, и, пока он их не закончит, ему не уйти живым.
– Уважаемый, – сказал я, – солнце только-только взошло, и у нас впереди еще целый день, если оценка нашего проводника верна, так что бояться нечего. Развязки непременно наступят.
– Если мне не понравится то, что я услышу, ты труп.
– Угу, – сказал Блоха… впрочем, не важно.
Я тщательно избегал острого взгляда Пурси Лоскуток, но в итоге меня пронзил словно копье взгляд Услады. Ожидания женщин порой могут свести с ума!
Апто Канавалиан плотнее запахнул плащ, как будто ему вдруг стало холодно, и, встав, подошел ко мне:
– Блик, можно тебя на пару слов?
– Вам незачем опасаться Борза Нервена, сударь. – Я повысил голос. – Не так ли, Борз?
Лицо молодого поэта исказила гримаса.
– Я просто хочу, чтобы все было честно, Блик. Так ему и передай. Честно. Я это заслужил. Мы оба заслужили, ты и я. Скажи ему.
– Борз, он стоит прямо перед тобой.
– Я говорю не с ним.
Апто махнул рукой, явно желая, чтобы мы оба отошли чуть подальше. Я огляделся. Снова появился господин Муст со своим котелком с чаем. Сардик Фью дрожащими руками протянул кружку, но старик сперва подошел к Пурси Лоскуток, которая едва заметно улыбнулась. Лицо проводника на мгновение помрачнело. Услада сплетала петли в шнурок, что напомнило мне обряд зимнего солнцестояния в малоизвестном эрлийском племени, во время которого к деревьям подвешивали амулеты в качестве символического напоминания о тех временах, когда на деревьях вешали нечто покрупнее. Ее братья швыряли камнями в голову Пустеллы, смеясь, когда им удавалось попасть. Бессмертная поклонница, однако, никак не реагировала, занятая выеданием сердца Красавчика. Стек Маринд сидел, уставившись в погасший костер и разглядывая тлеющие в нем, будто адские угли, косточки фаланг пальцев.
Арпо Снисход довел свой пенис до изнеможения и теперь дергал его обвисший конец с безнадежным оптимизмом ненасытной женщины в брачную ночь.
– Похоже, у нас еще есть немного времени, – заметил я. – Говорите, сударь.
– Мне никогда не хотелось быть судьей, – сказал Апто, когда мы прошли около двадцати шагов дальше по дороге. – Мне вообще не следовало здесь быть. Ты хоть представляешь, насколько это тяжело – быть критиком?
– Нет. А что, в самом деле тяжело?
Апто весь дрожал, несмотря на ужасную жару, и мне вдруг показалось, что у него лихорадка.
– Именно это и гложет всех нас. Понимаешь?
– Боюсь, что нет.
Глаза его блеснули.
– Если бы мы могли делать то же, что и вы, – как думаешь, неужели бы мы не стали?
– Ах вот оно что…
– Это примерно как разница между неловким подростком и опытным любовником. Нас хватает на короткие порывы, в то время как вы способны поработить женщину на целую ночь. Правда такова, что мы вас ненавидим. В темных закоулках нашей надломленной души мы кипим презрением и завистью…
– Я бы не воспринимал это так, Апто. Есть множество разновидностей таланта. Острый глаз и проницательный ум сами по себе достаточно редки, чтобы их не ценить. И когда искушенный взгляд падает на наши творения, для нас это награда.
– Только когда вам нравится то, что мы говорим.
– Воистину. Иначе критик просто идиот, и мы с немалым удовольствием это заявляем. С точки зрения человеческих отношений в том нет ничего уникального или даже просто необычного.
– Что ж, ладно. Все это можно сказать и про наш нынешний разговор.
– Прошу прощения?
– Полное отсутствие глубины, философские вопросы затрагиваются с изысканностью боевого молота, повторение очевидного… Замечаешь, как я скептически поднимаю брови, показывая, что совершенно не впечатлен? Так что, по-твоему, я хочу сказать на самом деле, заявляя подобное?
– Ну… полагаю, вы хотите сказать, что вы на самом деле умнее меня…
– Уж точно сообразительнее, несмотря на все твои тупые усилия. Мудрее, хладнокровнее, возвышеннее и определенно намного опытнее, чтобы слушать твою неуклюжую невнятицу не более чем с веселым снисхождением.
– Ну что ж, вы имеете полное право так считать.
– Неужели ты даже укола ненависти не ощущаешь?
– У мудрого творца – а некоторые из нас воистину мудры – есть идеальный ответный выпад против любой атаки, какие бы туманные мотивы за ней ни скрывались.
– В самом деле? И какой же?
– Что ж… прежде чем я отвечу, позвольте мне заверить вас, что