– Кто это? – спросила Сидни на заднем плане.

– Понятия не имею, – ответил Трастовый Фонд.

Я собирался попросить ее к телефону, а потом спеть «Мой милый Валентин». Я был достаточно пьян, охвачен весенней лихорадкой, но все равно не очень верил, что пение – лучший способ вернуть Сидни обратно. Пока уверенность и уязвимость боролись в моей душе, на другом конце повесили трубку.

Глава 39. Редактор

Той весной я снял наложенное мною эмбарго на звонки маме. Я снова регулярно звонил ей из отдела новостей. Она ни разу не спросила, почему я прекратил звонить и почему начал снова. Она понимала – даже лучше, чем я, – и начала с того места, где мы с ней прервались, всегда готовая дарить свою мудрость и ободрение. Иногда я цитировал ее слова в баре – не говоря, естественно, кому они принадлежат, – и парни делали комплименты моей прозорливости.

Продолжай писать, настаивала мама. Продолжай стараться. Может, если я забуду промашку с Келли, говорила она, в «Таймс» ее забудут тоже. Мне казалось, что надеяться на это не стоит, но я последовал маминому совету, потому что не знал, как еще поступить. Каждую неделю в разделе недвижимости «Таймс» выходили статьи из невнятной рубрики «Если вы хотите поселиться в…». Всякий раз там описывался новый город, и я предложил рассказать о Манхассете. Редакторы дали согласие, и несколько недель я слонялся по Плэндом-роуд, расспрашивая людей о моем родном городке. Я рад был снова почувствовать себя репортером, и мне нравилось узнавать новое о Манхассете – в частности, тот факт, что братья Маркс специально приезжали сюда напиваться. Однако, усевшись со своими записками за стол в новостном отделе, я испытал еще больший творческий кризис, чем в работе над романом. Преследуемый голосом Стивена Келлей-младшего, я раз за разом проверял написание каждого имени и каждого слова, так что не мог продвинуться дальше пары абзацев. В конце концов в воскресенье я принес статью в «Публиканов» и сел рядом с Мэйпсом, натиравшим латунные буквы. Я написал ее в баре от начала до конца, и по этой причине ее действие тут начиналось и заканчивалось. Последним словом в статье было «Публиканы».

Статья вышла в одно из воскресений апреля 1989 года. Когда я вошел в «Публиканы», Стив уже меня поджидал. Он подскочил ко мне, весь красный – наверное, от гнева. Что, если я неверно написал название бара?

– Джуниор! – заорал Стив.

– Да?

Он наградил меня широчайшей чеширской улыбкой, той, которую приберегал только для ближайших друзей и великих софтбольных побед, и стиснул в объятиях.

– Великолепная работа! – воскликнул он.

Я увидел на стойке бара газету, развернутую на моей статье, которую он вместо пресс-папье придавил бокалом «Хайнекена».

Статья была самая банальная – сухой обзор Манхассета: школы, цены на недвижимость и тому подобное, – плюс два упоминания о главном месте встречи жителей. Но Стив держался так, будто я написал «Поминки по Финнегану»[49]. Он сказал, что я «знаю толк в словах», и я невольно отступил, сознавая, что это наивысшая похвала с его стороны. Стив сам знал толк в словах. Это проявлялось в том, как он выбирал названия бару, клички для нас и кто собирался в его заведении. Завзятые краснобаи, мастера болтовни, искушенные рассказчики. Из всех моих знакомых Стив ценил газеты выше всех, и упоминание о его баре в лучшей газете мира стало для него одним из немногих приятных событий за последнее время. Я ненадолго отвлек его от проблем с «Публиканами на причале» – умирающим баром на грани банкротства. Он был мне так благодарен, так добр, что я расчувствовался и сообщил Стиву, что надеюсь когда-нибудь написать о баре роман.

Он отреагировал примерно с тем же энтузиазмом, что и моя мама, когда я рассказал ей о своих планах, причем стоя на том же самом месте.

– Ага, – буркнул он.

Его реакция меня удивила, но по здравом размышлении я пришел к выводу, что Стив и так считает «Публиканов» книгой. Входя в двери, ты действительно словно делал шаг в книжный разворот. Возможно, Стив это и планировал, когда выбирал бару первое название, «Диккенс». Он создал собственный диккенсовский мир, с курящимся диккенсовским туманом – облаками дыма от сигар и сигарет. Он дал персонажам собственные имена. «Публиканы» были его великим американским романом, и Стив не видел смысла в том, чтобы кто-то еще писал про него другой.

А может, подумал я дальше, у Стива сейчас и без того хватает проблем.

Редакторам понравился мой материал про Манхассет, но не настолько, чтобы простить мне былые прегрешения. Мне сообщили, что мой случай вскоре будет рассматриваться на тайном совете, который соберется и решит, раз и навсегда, годится ли для «Таймс» Джей Ар Мёрингер. А чтобы помочь им с принятием решения, меня «просили» написать одностраничное эссе на тему «Почему у выпускника Йеля проблемы с орфографией».

Боб-Коп только головой потряс, когда я ему сообщил об этом унизительном задании. Я собирался написать секретному комитету письмо, состоящее исключительно из слов в четыре буквы, причем без единой ошибки, но он посоветовал мне не ерепениться и делать как велено. Потерпи еще немного, сказал он. Ты на финишной прямой.

Как-то вечером, сидя в отделе новостей и работая над своим эссе в духе «уж-простите-что-я-такой-идиот», я поднял телефонную трубку и услышал голос Биби, моей подруги из колледжа, любительницы баров, которая единственная