Двое негров в сверкающих ливреях вроде тех, которые обычно изображают на английских картинках с королевскими процессиями, застыли по стойке смирно у машины. Когда двое ребят вышли из коляски, раздалось приветствие; язык гостю был непонятен, но чем-то напоминал самые причудливые формы негритянских диалектов южных штатов.

– Залезай, – сказал Перси другу, пока их чемоданы перебрасывали на черную, как смоль, крышу лимузина. – Прошу прощения, что пришлось ехать так далеко в этой коляске, но людям в поезде и этим бедолагам из деревушки совсем не нужно видеть этот автомобиль.

– Черт возьми! Вот это машина! – Восклицание было вызвано видом внутренней отделки.

Джон разглядел, что обивка состояла из тысяч маленьких и изысканных шелковых гобеленчиков, перемежавшихся бриллиантами и украшениями, и все это располагалось на подложке из золотой парчи. Два глубоких кресла, в которых с удобством расположились ребята, были отделаны какой-то материей, напоминавшей блестящий бархат, но с вплетенными в него кончиками страусиных перьев бесчисленных расцветок.

– Вот это машина! – снова воскликнул изумленный Джон.

– Вот эта? – рассмеялся Перси. – Да это же просто старый рыдван, на котором мы ездим до станции!

К этому моменту они уже плавно двигались в темноте, в направлении просвета между двумя горами.

– Мы будем на месте часа через полтора, – сказал Перси, взглянув на часы. – Могу тебе также сказать, что ничего подобного ты еще в жизни не видел!

Если по машине можно было судить о том, что ему предстояло увидеть, Джон действительно был готов изумиться по-настоящему. Простые добродетели, господствующие в Аиде, включают искреннее поклонение богатству и должное уважение к богачам в качестве первой заповеди символа веры, и, если бы Джон чувствовал по отношению к ним что-либо, кроме всепоглощающего почтения, даже его родители отвернулись бы в ужасе от святотатца.

Они достигли цели и теперь въезжали в просвет между двумя горами; дорога утратила ровность.

– Если бы сюда светила луна, ты бы заметил, что мы в глубоком ущелье, – сказал Перси, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за окном.

Он произнес несколько слов в переговорную трубку, и лакей тут же включил прожектор, выхвативший из мрака мощным лучом склоны гор.

– Видишь? Сплошные камни. Обычная машина развалилась бы здесь за полчаса. Здесь только на танке можно проехать, если не знаешь дороги. Как видишь, теперь мы направляемся к вершине.

Они действительно поднимались все выше и выше, и через несколько минут машина миновала высокий перевал, где на мгновение показалась взошедшая вдали тусклая луна. Машина неожиданно остановилась, из окружающей темноты появилось несколько фигур – тоже негры. Юношей снова поприветствовали на том же едва понятном диалекте; затем негры принялись за работу, и четыре огромных троса, свисавших сверху, были зацеплены с помощью крюков к ступицам огромных драгоценных колес. Эхом отдалось «И-и-и р-раз!», и Джон почувствовал, как машина медленно отрывается от земли, поднимаясь все выше и выше – вот она уже над вершинами скал, затем еще выше, – и вот уже перед ним расстилается холмистая долина, залитая лунным светом и резко контрастирующая с только что пройденной каменистой трясиной. Скала была теперь лишь с одной стороны, а затем вдруг скалы вовсе кончились, их не было ни рядом с ними, ни вообще нигде.

Стало понятно, что они перевалили через огромный скалистый утес, отвесно вытянувшийся вверх. Через мгновение они уже снова опускались вниз и наконец с мягким глухим ударом вновь оказались на ровной земле.

– Самое худшее позади, – сказал Перси, покосившись в окно. – Нам осталось всего лишь пять миль, а поедем мы по нашей собственной дороге – сплошной первосортный кирпич! Тут уже все наше. Здесь уже не Соединенные Штаты, как говорит отец.

– Мы в Канаде?

– Нет. Мы посреди Скалистых гор. Но ты сейчас находишься на единственных пяти квадратных милях земли, которых никогда не было на картах.

– А почему не было? Забыли?

– Да нет, – широко улыбнулся Перси, – три раза пытались нас замежевать. В первый раз мой дедушка подкупил целый департамент Государственной топографической службы; во второй раз он заставил их подправить все официальные карты Соединенных Штатов – это удержало их еще на пятнадцать лет. В последний раз было сложнее. Отец устроил так, что их компасы попали в сильнейшее магнитное поле – самое сильное искусственное поле в мире. Он приказал изготовить полный набор топографических инструментов с небольшим дефектом, который позволил этому участку земли остаться необнаруженным, и подменил ими все инструменты, которые должны были использоваться. Затем он повернул реку и выстроил на ее берегах целую деревню, – они ее увидели и подумали, что это городок в десяти милях дальше по долине. Есть лишь одно, чего боится мой отец, – закончил он, – лишь одна вещь во всем мире могла бы помочь нас найти!

– И что же это?

Перси ответил шепотом.

– Аэропланы, – едва слышно произнес он. – У нас есть полдюжины зенитных пушек, и до сих пор мы справлялись – было, правда, нескольких смертей и еще больше пленных. Видишь ли, не то чтобы мы с отцом сильно переживаем, но это портит настроение маме и сестрам, и к тому же всегда есть риск, что однажды мы не справимся.

Шиншилловые лоскутки и клочки – облака лишь по названию – проплывали по небесам мимо молодой луны, подобно драгоценным восточным тканям, выкладываемым перед взором некоего татарского хана. Джону казалось, что наступил день, и он видит, как в воздухе над ним проплывают юноши, разбрасывая рекламные брошюрки и проспекты какого-то патентованного средства, несущие весть надежды отчаявшимся жителям селений, зажатых между скал. Ему казалось, что он видит, как они выглядывают из-за облаков и смотрят вниз, просто смотрят на то, что находится там, куда направляется он… И что же? Заставит ли их опуститься на землю некий хитроумный аппарат, чтобы замуровать их там до самого Судного дня, вдали от патентованных средств и брошюр? Или же, не попади они в ловушку, появится облачко дыма, раздастся отрывистая очередь оглушительных выстрелов, и падут они на землю, и «испортят настроение» матери и сестрам Перси? Джон покачал головой, и с его приоткрытых губ слетел едва слышный глуповатый смешок. Что за безумная сделка таилась в этом ущелье? Какое средство позволило безумному Крезу договориться с моралью? Что за ужасная, сияющая золотом тайна?

Шиншилловые облака уплыли, и в окутанных ночью горах Монтаны стало светло, как днем. Они огибали спокойное, залитое лунным светом озеро, и поступь огромных шин по вымощенной кирпичом дороге была гладкой; на мгновение, когда они попали под сень ароматной и прохладной сосновой рощи, вновь воцарилась тьма, а затем они выехали на широкую лужайку, и радостное восклицание Джона раздалось одновременно с коротким «Вот мы и дома!» Перси.

На берегу озера, в свете звезд, возвышалась роскошная вилла; ее мраморное великолепие поднималось до половины примыкающей горы, а затем, в совершенной симметрии, грациозно, с едва заметной дамской робостью, растворялось в густой тьме соснового леса. Душа Джона, как камертон, зазвучала при виде множества башен, ажурного каменного узора покатых балюстрад, точеного чуда тысяч золотистых светящихся прямоугольников, шестигранников и треугольников желтых окон, рассеянной мягкости перемежающихся плоскостей, голубых и сияющих, как звезды. На верхушке одной из башен – самой высокой, самой темной у основания – была установлена подсветка, отчего здание казалось плывущим в волшебной стране, и, глядя вверх, зачарованный Джон услышал ни на что не похожий тихий звук скрипичных мелизмов, спускавшийся вниз в вычурной гармонии. Через мгновение машина остановилась перед широкими высокими мраморными ступенями, и с лужайки донеслось благоухание множества цветов. На верхней площадке лестницы тихо открылись две огромные двери, и янтарный свет выплеснулся во мрак, очертив изысканный дамский силуэт; леди с темными волосами, уложенными в высокую прическу, протянула к ним руки.