сказала Ракель. – Мне пора.

– Я был готов отдать руку на отсечение, что это 1996-й. Надо же.

На улице она сделала несколько глубоких вдохов. Вечерний воздух был свежим и прохладным. Спиной почувствовав, что Эммануил наблюдает за ней сквозь рейки жалюзи, Ракель пошла по улице в обычном темпе. И только свернув за угол, остановилась у стены дома и проверила, когда нашли Люси. Оказалось, что названную в честь песни «Битлз» гоминиду трёх миллионов лет от роду откопали в год рождения Эммануила. Таким образом, рассказ дяди о раскопках достоверным быть никак не может.

Раздался звук уведомления о новом электронном письме, но это оказалось лишь сообщение из Университетской библиотеки об истечении срока возврата книг. Ракель стояла на месте, пока сердце снова не начало биться в нормальном ритме.

Защита

I

ЖУРНАЛИСТ: Что бы вы назвали самым ценным качеством романиста?

МАРТИН БЕРГ: Пожалуй, всё же выносливость. Помимо, разумеется, многого другого. Необходимо хорошее чувство языка, понимание законов драматургии, и так далее. Но людей, обладающих этим, множество. Для того чтобы осуществить задуманное от первого слова до последней точки, необходима особая выносливость. Как у марафонца. Просто бегать могут все, но совсем другое дело – пробежать сорок два километра. Каждый, кто бежал на длинную дистанцию, знает, что в начале это довольно приятно. Но рано или поздно сопротивление становится неизбежным. Включается инерция. Ты натираешь мозоли. Ноги становятся чугунными. Хочется остановиться. А ведь забег писателя только начался.

* * *

Ему всегда казалось, что тридцать – абсолютная граница, река Стикс, переплыв которую уже нельзя вернуться назад. Мартин думал, что примерно в тридцать произойдёт некое важное внутреннее преобразование, но в действительности ход времени знаменовался лишь внешними факторами. Пер купил квартиру. Виви из Валанда получила диплом арт-педагога или что-то в этом духе. Сесилию взяли докторантом на кафедру истории идей. Хотя казалось, что только вчера он сам ходил на лекции первого семестра и внимательно слушал докторантов, которые все как на подбор были анемичными мужиками в вельветовых брюках и очках. А теперь среди них его жена. Он толком ещё не привык называть её так и, произнося «моя жена», ожидал, что над ним будут потешаться, но этого никто не делал. Сесилия Викнер стала Сесилией Берг, и Сесилия Берг оперативно поменяла права, паспорт и табличку на двери кабинета. Попросила домовладельца сменить фамилию на почтовом ящике и записала новый текст на недавно купленном автоответчике.

«Издатель» стояло на визитке Мартина, хотя на практике всё, что нужно для выхода книги, он делал сам, разве что кроме обложки. На полке в офисе, который располагался в районе Кунгстен в бывшем фабричном здании, уже выстроился ряд книг, ещё несколько были на подходе, а горы непрочитанных рукописей росли. Пер бормотал что-то, читая финансовый раздел в газете. Назвать перспективы издательства «Берг & Андрен» безоблачными было нельзя, но на плаву они держались отчасти благодаря дотациям Совета по культуре. Может, сейчас и не самое подходящее время, чтобы издавать малоизвестных философов, но ему почему-то кажется, – говорил Мартин своему скептически настроенному партнёру, удивляясь энтузиазму в собственном голосе, – что их катерок прекрасно обойдёт все препятствия низкой конъюнктуры.

И хотя он всегда считал себя представителем молодого поколения, но, оказываясь на вечеринке, Мартин вынужденно признавал, что для алкогольных магазинов, кабаков и ночных тусовок семидесятых он уже слишком старый. Нынешние тусовщики говорили о незнакомых музыкальных группах, ставили диски, которые он не слушал, и Мартин с горьким облегчением констатировал, что не разделяет их систему ценностей.

– Ты по-прежнему молод, – говорила Сесилия. – Если сравнивать с тем, какими люди были раньше.

Однажды Мартин открыл записную книжку и обнаружил, что последняя запись сделана шесть месяцев назад. Он так и застыл с ручкой в руке. Вспомнил мамины журналы в синих дерматиновых обложках, где каждому дню полагалась небольшая отдельная колонка, нечто вроде краткого дневника. Ограниченный формат не вдохновлял на долгие мысли или излияния. От этих простодушных записей о днях рождения и первых примулах ему всегда становилось грустно.

Он начал листать запылившуюся стопку с «Сонатами ночи». В тот субботний вечер ему впервые за долгое время было нечего делать. Вернее, не было ничего такого, что он должен был сделать. Жена и дочь ушли на урок плавания, стояла тишина, кабинет заливало бодрящее весеннее солнце. Чем ещё заняться Мартину Бергу, как не перелистыванием тонких машинописных страниц?

Последний кусок звучал так:

Он не знал, как оказался в таком положении. Он попытался проследить последовательность, цепочку событий, уводящих к источнику, но солнце светило слишком сильно, а он, пожалуй, выпил слишком много джин-тоника, и его мозг был усыплён, притуплён, разбит этим немилосердно палящим солнцем, и цветные пятна плясали у него перед глазами, и он думал – вернее, не думал вообще. Несмотря на то, что он смутно догадывался, что в будущем это будет иметь последствия, он пребывал в легкомысленном настроении, отмеченном максимой «была не была», и прыгнул в лодку вместе с остальными.

«Усыплён» и «притуплён» – это одно и то же, «немилосердно палящее солнце» – заезженный образ, а «последовательность» и «последствия» употреблены в двух соседних предложениях. (Мартин нащупал на столе ручку, нашёл к ней красный стрежень и подчеркнул эти строки пунктиром.) Но гораздо больше тревожило то, что он не имел ни малейшего понятия, какое положение герой имел в виду и в какую лодку он запрыгнул. Фрагмент заставил вспомнить о сильной жаре, прохладном пастисе и песке в туфлях, следовательно, он написал это в Антибе во время отпуска пару лет назад. Хотя значит ли это, что с тех пор он ничего больше не написал?

Он встал и прошёлся по комнате. Что-то он, разумеется, писал, он просто сейчас не помнит, что именно. Где-то должна быть дискета. Но, наверное, всё же не «Сонаты ночи».

Добрую четверть часа он пытался работать с текстом, но процесс не шёл. По ногам бегали мурашки, он хрустел суставами, ломило затылок. Внутри разворачивалась белая пустота.

Мартин взял рукопись и красную ручку, встал из-за стола и расположился на диване. Он успел просмотреть не больше страницы, когда раздался телефонный звонок.

– Это я, – сказал Густав. Похоже, он одновременно что-то жевал. Дело в том, сообщил он без преамбул, что он стоит на Центральном вокзале Гётеборга и размышляет, что бы такое придумать в «увольнительной из столицы».

– Когда ты приехал?

– Пять минут назад. Что ты делаешь? Когда мы можем увидеться?

Мартин уже собрался сказать, что