И даже в периоды сексуального воздержания в гостеприимстве Рудольфа всегда присутствовало нечто разнузданное. Пышные ужины, которые начинались в полночь, подавали в полутемной столовой, обитой кордовской кожей; на стене висели два бронзовых подсвечника в форме рук в натуральную величину – воспоминание о «Красавице и чудовище» Кокто. «Двенадцать перемен блюд на серебряной посуде», – вспоминал Ричард Бакл. «Трон, достойный Гаргантюа, кресла черного дерева, огромные кубки с вином», – вторит ему Сесил Битон, который один раз был приглашен на ужин с Ванессой Редгрейв (позже Рудольф жаловался, что актриса испортила вечер, потому что оказалась «занудой совершенно без чувства юмора»). В тот раз Битон сохранил такие же язвительные воспоминания о Рудольфе: «Невнимательный хозяин, не знающий, что такое хорошие манеры или ответственность, все оставляет на Джоан Тринг… представляю, как ей достается».

В самом деле, за все развлечения Рудольфа отвечала Джоан. Она действительно «делала все», пока не нашла Алису, миниатюрную эксцентричную экономку-малайку, которая носила светлый парик и туфли на шпильках. Она не изображала из себя кухарку, но, по крайней мере, могла приготовить завтрак (в первое утро она напугала Рудольфа, когда пришла будить его без каблуков, парика и зубов). Алиса обладала довольно своеобразным чувством юмора – Рудольф, которого она с удовольствием пародировала, не всегда испытывал от этого удовольствие. Руди ван Данциг вспоминает, как экономка расхаживала по дому в вышитом халате, обмотав голову полотенцем на манер тюрбана. Рудольф «холодно игнорировал ее игру, пока она визгливо кричала, показывала пальцами и подмигивала». Он не одобрял и ее привычки после ночи на танцах в «Хаммерсмит-Пале» украдкой приводить домой кого-то из своих партнеров. «Ну, а ты сам кого притаскиваешь в дом?» – парировала Джоан, когда Рудольф ей пожаловался.

Узнав от Алисы, что Джоан попросила составить список всех, кто бывал в доме, Рудольф сказал Гослингам: теперь он убежден, что Джоан работает на ЦРУ. Считая ее слишком властной, он начал искать поводы ее дискредитировать, что было нелегко, учитывая условия ее работы. Шофер, кухарка, секретарша, неофициальный менеджер и бухгалтер в одном лице, Джоан иногда даже – чтобы угодить Рудольфу – сопровождала его в сомнительные бары, знакомилась и «была милой» со всеми, кто привлек его внимание. Она стала для него настолько незаменимой, что одна безумная поклонница, подозревая, что у них роман, отомстила, звоня Джоан всю ночь и осыпая ее оскорблениями; кроме того, она опорожнила мусорное ведро у ее порога. Хотя рабочие отношения Рудольфа и Джоан всегда были бурными – «Во время ссор, когда я угрожала уйти, я действительно уходила», – Рудольфа все больше напрягала зависимость от Джоан. Однажды он категорически решил положить всему конец. Мод вспоминает:

«Он попросил ее сделать что-то, что она считала неправильным, как оно, скорее всего, и было, и она сказала: «Ты мне надоел: я ухожу», а он ответил: «Ну и уходи». У нее оставался ключ от дома на Файф-Роуд, и на следующий вечер она пришла со словами: «Я вернулась». Он посмотрел на нее и ответил: «Ничего подобного. Ты же сказала, что уходишь». Вначале все решили, что Рудольф ни за что не справится без нее, ведь она делала для него все. Но он справился».

Справляться ему помогала француженка Клер, экономка и кухарка, которую он привез в Лондон из своего дома в Ла-Тюрби. Раньше она жила в Лос-Анджелесе и работала на друзей Жана и Мэгги Луис. Рудольф уговорил ее переехать с ним во Францию. Пухлая, по-матерински добрая и очень респектабельная, она обожала «патрона» и на званых ужинах всегда обслуживала его первым, хотя ей и говорили, что это не совсем комильфо. «Она была настоящей крестьянкой, поэтому они с Рудольфом хорошо понимали друг друга», – говорит Уоллес Поттс. «Она взяла все в свои руки, и Рудольф мирился с такими чертами Клер, какие не потерпел бы ни от кого другого, – соглашается Мод Гослинг. – Она была очень строгой, но Рудольф ее уважал, а она готова была ради него на все. Она была очень милой. Она даже пришивала резинки к его балеткам». Кроме того, Клер готовила блюда французской сельской кухни – жаркое в горшочке, сладкую телятину, воздушное пирожное «плавающий остров». Ей удавалось уговорить Рудольфа попробовать более изысканные блюда, чем его обычный бифштекс с кровью. И хотя она, когда приехала в Англию, говорила только на «зачаточном английском», она замечательно заказывала все нужные ей продукты по телефону (до магазинов на главной улице Шина нужно было идти пешком больше пятнадцати минут).

Когда в конце 1969 г. к нему приехал Руди ван Данциг, он был поражен, что Рудольф выбрал такое уединенное место. Он пожаловался Клер, что по ночам лондонские таксисты не хотят везти его сюда. «Вот потому-то он никого не может найти, чтобы вести дом, – ответила она. – Каждый день приходится совершать кругосветное путешествие». Рудольф пригласил свое «новое открытие», как называл ван Данцига Аштон, пожить на Файф-Роуд два месяца, пока тот создавал первую постановку для «Королевского балета». На тот случай, если Руди понадобятся совет и помощь, Рудольф познакомил его с Гослингами, его «родителями на Западе», у которых Руди часто ночевал, если возвращаться на Файф-Роуд было уже поздно. В их доме в Кенсингтоне имелась квартира с отдельным входом, которой всегда мог воспользоваться Рудольф; она была завалена его антикварными вещами, пластинками и книгами. По предложению Мод и Найджела Руди поселился там. Вскоре к нему приехал Тур, который устроил в одной из комнат студию, где создавал декорации для нового балета.

Заказ, первый балет в репертуаре компании, созданный исключительно для того, чтобы подчеркнуть достоинства Рудольфа, был его замыслом. «Если я сам не буду охотиться за хореографами, ничего не случится». Названный «Веревки времени» по строчке в стихотворении Ханса Лодейзена, он призван был «передать небольшое послание для Рудольфа, что все всегда кончается». Рудольф просил электронную партитуру, не только собираясь «растереть в порошок» зрителей «Королевского балета», но и желая, чтобы английские танцовщики разделили опыт, так обогативший его самого. «Они узнают, что значит слушать». Если не считать условия, что он танцует без дублеров и все остальные персонажи будут второстепенными, Рудольф поручил отбор исполнителей Руди (тем не менее он выразил удивление, узнав, что хореограф не намерен задействовать Марго: «Тогда успех у англичан гарантирован»). Роль движущей силы, стоящей за главным героем в период его расцвета, поручили Антуанетт Сибли, а Монике Мейсон – роль угасающей силы в тот период, когда талант героя идет на спад.

Первую неделю репетиций Рудольф был «сама ответственность»; одно то, что он находился «на своем поле», придавало ему уверенность, которой так не хватало в Амстердаме. Он ясно дал понять всем, кто находился в студии, что считает новый балет делом не только Руди, но и своим; на репетициях он часто брал командование на себя; так, если он чем-то бывал недоволен, то останавливал репетицию, хлопая в ладоши. Иногда он даже сам демонстрировал тот или иной элемент. «Я вынужден был возражать: «Нет, Рудольф, все задумано по-другому… Мне нужно, чтобы это исполнили вот так». Новая хореография Руди ван Данцига по-прежнему нелегко давалась Рудольфу. «Как у человека, который говорит на иностранном языке, всегда можно расслышать акцент. Я всегда сразу отличал классическую подготовку и классического танцовщика, каким был Рудольф. Подготовка всегда давала себя знать, и, по-моему, он так полностью никогда и не овладел современным стилем».