– Довольно! – воскликнула она, не стерпев, и голос ее разнесся по лесу так же далеко, как и золотое сияние. Я едва не свалилась с Паука, ослепленная, а сам он забился в конвульсиях, как и все остальные. Раздался звон стали – кажется, Коул, Джефферсон и Гидеон даже выронили оружие. Морган напоминала вспышку… Нет, это был взрыв! – Любовь… Только любовь… Спокойно, Морган… – Она бормотала себе под нос одни и те же слова, как мантру, и Исаак в клетке наконец-то присмирел, склонив голову вбок. – Все получится. Главное, помнить… Я есть любовь.

Уже спустя минуту в клетке сидел не диббук, а обычный мужчина, прижимающий к груди металлический протез и выташнивающий желудочный сок от неудачного приступа одержимости. Закончив с Исааком, Морган повернулась лицом к битве и сосредоточилась, чтобы покончить с ней. Но не так, как тогда в Шамплейн, когда казнила Дария, – в этот раз она оставалась собой. Вот чему учила ее Аврора: действительно не Шепоту и не презрению к людям – она учила ее любви. А любить Морган всегда умела лучше, чем кто-либо из нас.

Хоакин, пронзающий одну из тварей своей заостренной тростью, вскинул голову, изумленный. Все демонические насекомые, что были на поляне, обернулись к Морган и, забыв про других врагов, ринулись к ней, как светлячки на свет. Но, как и предупреждала Аврора, их было слишком много для той, чей контроль над дикой магией зависел от концентрации внимания. Потому я стиснула зубы, готовясь к худшему…

– Мне жаль… – произнесла Морган, не двигаясь, пока между ней и целой сворой демонов не осталась жалкая пара метров. – Мне безумно жаль!

Морган шагнула к ним навстречу, и несколько существ надели на себя лица Дария, воплощая ее кошмары. Тогда она закрыла глаза, но все равно сделала еще шаг – и все твари, которых породил Паук, растаяли, как дурные сны, даже не успев дотронуться до нее. Никаких заклятий и новых вспышек – только Морган, простившая саму себя. Это ее прощение и было великим девятым даром.

Когда глаза Морган вновь открылись, поляна опустела, а на теле Паука не осталось ни одного детского лица – он стал такого же вида и размера, каким я впервые увидела его в заснеженном лесу «Арлингтона». Только лежал неподвижно, словно смирился с поражением, и пять его голов бессильно скалились.

– Это… интересно, – протянул Хоакин, вытирая трость о жухлую траву.

Издалека он, как и все остальные, разглядывал Морган, изнуренно опустившуюся на землю. Диего фыркнул, плюхнувшись рядом с ней. Это все, на что он был способен в таком состоянии – магии в нем осталось столько же, сколько бирюзовой краски на кончиках вороных волос.

– Одри? – позвал меня Коул. Со вспоротой щекой и кровавым пятном на боку, он опирался о плечо Гидеона, но все еще держал навахон разложенным.

Ах да, точно…

Сигил сотворения как сосредоточение всей магии, которым являлась каждая Верховная ведьма. Я провела последнюю черту кошачьим когтем на указательном пальце и завершила ритуал.

– Что бы ты ни делала, у тебя не получится. – Средняя голова Паука повернулась ко мне. Тени Дуата облепили его, и даже пение Тюльпаны с Авророй замолкло – оно стало ни к чему. Паук, распластанный на земле и поросший многослойными чарами, был побежден, но продолжал твердить: – Не получится…

Я молча распахнула кардиган и, просунув когтистые пальцы в бархатный мешочек на ножнах, достала резную шкатулку. Все взгляды устремились к ней – даже Ферн рискнула подойти ближе, кусая губы от нетерпения. Она судорожно вздохнула, когда открылся замочек шкатулки. Я же, наоборот, затаила дыхание и, прошептав: «Sibstitisyon!», прижала раскрытую шкатулку к сигилу сотворения на спине диббука.

Но ничего не произошло.

– Глупая маленькая ведьма, – прошипел Паук, и стрекот, что был его смехом, оглушил меня. – Мы ведь предупреждали! Неужели ты не знала, что тюрьмой для диббука может стать лишь та вещь, что была дорога ему при жизни?

Пальцы разжались, роняя шкатулку на землю. Я даже не пыталась удержать ее, как не пыталась удержаться и сама: позволила когтям втянуться обратно в пальцы, а себе – упасть, скатившись с гребня в траву, мокрую от чужой крови и снега. Коул подхватил меня, очутившись рядом, и оттащил от Паука подальше, усадив на выворочененное дерево. Монтаг принялся выходить из меня черными сгустками, как мокрота. В конце концов я выкашляла его, вновь целого и невредимого, юркнувшего в мой золотой браслет, а затем оглядела свой ковен.

На опушке воцарилась тишина, удивительная для поля боя. Вокруг валялись оторванные конечности и раздавленные туши демонических жуков. Тем временем Морган уже залечивала раны Исаака, рассыпающегося в бессвязных извинениях, а все остальные молча переглядывались, обступив Паука полукругом. Единственным звуком оставался его стрекочущий смех.

– Глупая маленькая ведьма! – повторял он снова и снова.

– Неужели все было зря? – прошептала я, уставившись на собственные ладони, перепачканные и разодранные.

– Не зря. Вставай!

Эмиральда возникла рядом словно из ниоткуда и нагло подвинула Коула. Несмотря на то что рассудок вернулся к ней, руки ее оставались черны – тьма прочно впиталась и в кожу, и в душу, обуглив пальцы. Но я все равно приняла их, протянутые, а Эмиральда помогла мне подняться, прежде чем прошептать:

– Ты пишешь такие удивительные мелодии! Грех было бы не сыграть Анхелю одну из них. Да и разве ты позвала нас не для того, чтобы мы послушали?

Я даже не удивилась, откуда она все знает. Коул, придерживающий меня под локоть, испустил тяжелый вздох. Я посмотрела сначала на него, но, увидев в тигриных глазах непоколебимую уверенность (уверенность во мне), наполнилась ею тоже. Наши израненные руки переплелись вместе, как и судьбы. Затем я взглянула на Зои: пускай глаза ее были белы, я знала, что она тоже смотрит. Это стало понятно по ее успокаивающей улыбке и легкому кивку. Там, в цирке, она сказала, что аура Паука слишком сильна и искажает ее видения будущего… Кажется, Зои снова соврала мне, но в этот раз хотя бы во благо. Как же она любит дергать за ниточки, чтобы течение будущего привело нас туда, куда нужно!

«Все воды текут в море».

– Нас восемь, – сказала я, оглянувшись на Хоакина и Луну, свесившуюся с ветки в раздражающем любопытстве. – Зои, расскажи им, что нужно делать.

– Уже, – довольно сказала она.

Паук лежал почти неподвижно, изможденный вьющимися вокруг тенями и песней Авроры, что покрыла его каменной чешуей. Пять голов могли только извиваться и сыпать обещаниями освежевать нас вместе со всеми детьми мира. Закатив глаза, я подошла к своему ковену, собравшемуся под ветвями клена, и медленно очертила пальцем круг в воздухе.

Мы со скрипкой всегда были связаны – я поняла это еще там, в проклятой башне на окраине Завтра, когда она сама нашла меня в минуту нужды. Мне было достаточно представить ее, чтобы она сама легла мне в руки. Одно из лучших творений Страдивари – подарок Барона Субботы. Из черной ольхи, с золотыми звездами на грифе, скрипка была продолжением меня.