Верховный король Ирландии собирался совершить обряд омовения.

Так и оказалось. Прежде чем мужчины закончили наполнять лохань, стали возвращаться первые патрули. Их в этот день было явно больше обычного. Питер прикинул, что не меньше двух сотен солдат отправились вниз по реке, и видел все новые и новые группы. А когда наверху, на склоне, все было подготовлено, из лагеря вышел человек в сопровождении десятка других, они подняли его и погрузили в гигантскую бадью. И пока придворные плескались в реке внизу, король О’Коннор, окруженный самыми близкими, совершал церемониальное омовение.

Все складывалось просто замечательно. Питер и поверить не мог в такую удачу. Он повернул стальное блюдо, аккуратно проверяя угол наклона. И начал покачивать стальным кругом из стороны в сторону.

Ожидавший на крыше церкви Христа караульный увидел крошечную вспышку света, зеленоватую из-за яркой листвы. Уже через несколько мгновений южные и западные ворота города внезапно распахнулись, из них выскочили сотня всадников и пять сотен пехотинцев и ринулись к броду, а две сотни рыцарей в доспехах галопом помчались по деревянному мосту.

Внезапный прорыв англичан из осажденного Дублина в тот летний день стал поворотным моментом в истории Англии и Ирландии. Ирландцы, осаждавшие город, видимо, расслабились после долгих недель покоя и безделья и оказались застигнутыми врасплох. Англичане прорвались сквозь их заграждения и устремились вдоль реки Лиффи к верховному королю, О’Коннор едва успел подхватить одежду и добежать до укрытия. Ирландские пехотинцы, защищавшие его лагерь, были перебиты. Через несколько часов в городе и вокруг него уже знали, что верховный король потерпел позорное поражение, а армия Стронгбоу вырвалась на свободу.

Бывалые английские воины теперь действовали стремительно. Перво-наперво они захватили все подходы к городу, а потом атаки копьеносцев вооруженной кавалерии разгромили лагерь противника. Ирландцы просто не могли справиться с отлично обученной европейской военной машиной, как только она начала действовать на открытой местности. Сопротивление было мгновенно подавлено. И верховный король поступил весьма разумно, решив временно отступить. Ленстер, с его богатыми поместьями, стадами и прекрасным урожаем, оказался в безжалостных и опытных руках Стронгбоу.

Питеру Фицдэвиду будущее виделось в радужном свете. В ту самую ночь Стронгбоу наградил его небольшим мешочком золота. И можно было не сомневаться, что другие награды еще впереди. Конечно, Питера не прославляли публично. В конце концов, он ведь был просто тайным лазутчиком. И во всех докладах и хрониках будет говориться только о дерзком прорыве Стронгбоу и о том, как верховного короля застали врасплох во время купания в Лиффи.

Если роли Питера Фицдэвида предстояло быть очень скоро забытой, то участие в этих великих событиях Фионнулы и вовсе осталось никем не замеченным. Питер ни разу не упомянул о девушке – даже Стронгбоу. И лишь на следующий день, когда до Фионнулы дошли слухи о месте Питера в этих событиях, она догадалась, что случилось на самом деле. Проплакав с полчаса, она поняла, что ей нельзя никогда и никому, даже Уне, рассказывать о его бесчестном поступке, потому что тем самым она изобличила бы себя. И Фионнула с ужасающей ясностью осознала, что она теперь полностью в его власти и он может растоптать ее, если вдруг решит открыть всю эту историю.

Два дня спустя Фионнула заметила Питера на рынке. Он с улыбкой направился к ней, но девушка видела смущение в его взгляде. Она позволила ему подойти ближе и, призвав на помощь все свое достоинство, насколько смогла, произнесла холодно и спокойно:

– Я больше никогда не желаю тебя видеть.

Питер хотел что-то сказать, но она повернулась к нему спиной и ушла. А у него хватило ума не догонять ее.

Увлеченный мечтами о возможных привилегиях, которые могут свалиться на него после победы Стронгбоу, Питер Фицдэвид совсем упустил из виду одно обстоятельство.

Спустя месяц после разгрома верховного короля он проходил мимо королевского дворца, когда увидел, что оттуда выходит Стронгбоу. Питер почтительно поклонился, но Стронгбоу словно и не заметил его. Вельможа казался растерянным и даже измученным. Питер недоумевал, что могло случиться. А на следующий день услышал, что Стронгбоу уехал. Сел на корабль ночью. Когда Питер спросил одного из командиров, куда отправился Стронгбоу, тот как-то странно посмотрел на него и сказал:

– К королю Генриху, пока еще не поздно. У него неприятности.

Король Генрих Плантагенет был самым энергичным правителем своего века. Способность поворачивать любую ситуацию к собственной выгоде, успехи в расширении империи Плантагенетов, весьма агрессивное правление – все это делало его фигурой устрашающей. А еще Генрих обладал одним изматывающим всех даром. Он двигался с невероятной скоростью. У всех средневековых королей имелись постоянные свиты, которые сопровождали их в поездках по владениям. Но маршруты Генриха вызывали головокружение даже у самых стойких. Он мог несколько раз за сезон пересечь пролив и редко задерживался где-либо больше чем на два-три дня. Он мог промчаться с одного конца империи в другой как раз тогда, когда этого меньше всего ожидали. И любой, кто вообразил бы, что этот безжалостный и деятельный монарх стерпит, если кто-то из его вассалов вздумает потягаться с ним в силе в любой части империи, был бы весьма изумлен.

Некоторое время Генрих лишь наблюдал за действиями Стронгбоу в Ирландии. Пока был жив король Диармайт, английский вельможа, по сути, оставался обычным наемником, что бы ни наобещал ему дублинский правитель. Сразу после смерти Диармайта Стронгбоу оказался заперт в Дублине. А теперь он внезапно заполучил королевство Ленстер и вполне мог завоевать всю остальную Ирландию. Это было одновременно и угрозой, и благоприятным моментом.

– Я не давал Стронгбоу позволения становиться королем, – заявил Генрих. Ему уже и без того хватило неприятностей с одним из его подданных, после того как он сделал Бекета архиепископом Кентерберийским. – Он мой вассал. Если Ирландия принадлежит ему, она принадлежит мне, – рассудил он.

И вскоре до Стронгбоу дошла новость:

– Король Генрих недоволен. Он собирается приехать в Ирландию.

После осады Уна получила весточку от отца. Новости из Франции были не слишком веселые. Постоянные переживания из-за потери всех накопленных с таким трудом сбережений подорвали и без того слабое здоровье Макгоуэна. Уна по-прежнему винила во всем только себя, и это, как и разлука с родными, все больше угнетало ее. Отец снова просил ее оставаться в Дублине, но она так соскучилась, что уже готова была ослушаться и поехать в Руан, чтобы повидаться с семьей. Однако Палмер убедил ее этого не делать. И все же она передала отцу, что, если все будет хорошо, через несколько месяцев он сможет вернуться и они с Палмером обязательно помогут ему начать все сначала. Так что теперь она усердно трудилась в больнице и ждала, что будет дальше.

Одно ее радовало: Фионнула очень переменилась. Уна думала, что встреча со священником, без сомнения, пошла ей на пользу. После того вечера Фионнула стала печальной и задумчивой. Казалось, на нее снизошли совсем не свойственные ей прежде покой и строгость.