Эльф считает дни. «Совсем как с Брюсом». Самое ужасное то, что приходится страдать молча, в одиночестве. О них с Луизой не знает никто. «И ни одна живая душа никогда не узнает…»

На летнем балу у Херши Эльф и Луиза отыскали в дальней части особняка неприметную лесенку, где на развороте маршей, в нише эркерного окна, стоял диванчик. Задернутая штора превратила эркер в укромный уголок, будто специально созданный для тайных свиданий, а за окном зеленела раскидистая крона гинкго, скрывая их от любопытных взглядов снаружи. Эльф и Луиза говорили о музыке и политике; о родных и о детстве; о Лондоне, Калифорнии и Нью-Йорке; o мечтах и о времени. Они курили одну сигарету на двоих, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу. Они говорили о том, кого любили и почему. Эльф рассказала о Марке и о всех его именинных пирогах, которых теперь никогда не испечь. «А ты все равно пеки, – посоветовала Луиза. – Со свечками. В Мексике всегда так делают». На лестнице послышались шаги. Мимо их укрытия кто-то прошел. Луиза состроила заговорщическую рожицу. Шаги стихли вдали. Эльф ужасно хотелось поцеловать свою новую знакомую. «Это же девушка. Прекрати. Это неправильно. Так нельзя», – предупредил голос в голове, но другой голос, сильнее и увереннее, возразил: «Знаю, но она – самая прекрасная женщина на свете. Почему же неправильно? Почему нельзя?»

Луиза и Эльф поглядели друг на друга.

– Ну что… решайся, – сказала Луиза.

У Эльф быстро и сильно забилось сердце.

– Да. Ты такая спокойная…

– Похоже, я у тебя первая, – сказала Луиза. – Если…

Эльф стало стыдно и в то же время не стыдно.

– А что, прямо вот так заметно?

– Я вижу, как частит твой пульс. Вот, сама посмотри. – Луиза коснулась вены на левом запястье Эльф. Эльф показалось, что левая сторона ее тела растаяла.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – тихонько сказала Луиза. – Воспитание и прочие условности – как радио. Сейчас оно вещает: «Это неправильно! Это же девушка!»

Эльф кивнула, ахнув и вздохнув одновременно.

– Выключи радио. Щелк – и все. Не анализируй. Вообще ни о чем не думай. Я сначала тоже все анализировала, а это лишнее. Не волнуйся. Ты не попадешь в Зазеркалье. У тебя не вырастут рога. Ты не превратишься в извращенку. Другим об этом знать не обязательно. На меня можно положиться. Нас всего лишь двое. Ты и я. – Она улыбнулась. – И любовь.

Внезапный порыв – и они поцеловались.

Наконец Эльф отстранилась, изумленная и раскрасневшаяся.

Мед, табак и бордо.

– Любовь, приправленная щепоткой страстного желания, – сказала Луиза.

Эльф погладила ее по щеке. Точно так же, как гладила мужчин. Луиза коснулась ее щек. Сердце Эльф затрепетало, как струна контрабаса. Желание, желание, жгучее желание.

– Не забывай дышать, – шепнула Луиза.

Эльф едва не захихикала. Вздохнула – глубоко-глубоко.

На лестнице распахнулась дверь. Эльф с Луизой отпрянули друг от друга, сели, будто две приятельницы, которым надо поговорить подальше от шумной гулянки. К нише приблизились шаги, маленькая ручонка отдернула штору. Светловолосый малыш с ярко-голубыми глазами посмотрел на Луизу и Эльф. На нем была ковбойская шляпа со звездой шерифа.

– Это мой уголок.

– Правильно, твой. Как тебя зовут, шериф? – спросила Луиза.

– Криспин Херши. А что вы тут делаете?

– А нас тут нет, – сказала Эльф.

Криспин недоуменно наморщил лоб:

– Как же нет? Вы здесь есть.

– Нет, нас здесь нет, – сказала Эльф. – Мы тебе снимся. Вот прямо сейчас. Ты лежишь в кровати и спишь. А мы ненастоящие.

Криспин задумался:

– А ты выглядишь как настоящая.

– Во сне всегда так, – сказала Луиза. – Во сне, вот как сейчас, все выглядит очень по-настоящему. Правда?

Криспин кивнул.

– Знаешь, мы можем доказать, что тебе снимся, – сказала Эльф. – Возвращайся к себе в спальню, ложись в кровать, закрой глаза, а потом просыпайся и приходи сюда. Нас здесь не будет. Почему? Да потому, что нас здесь и не было. Договорились?

– Договорились, – поразмыслив, ответил Криспин.

– Ну, ступай, – сказала Луиза. – Марш в спальню. Бегом. Время не ждет.

Мальчик бросился к лестнице. Эльф с Луизой встали с диванчика и торопливо спустились в гостиную. Прежде чем присоединиться к гостям, Луиза спросила:

– И что дальше?

Эльф не стала анализировать:

– Берем такси.

В аэропорту Ла-Гуардия они уже час и двадцать минут стоят в очереди на паспортный контроль. Джаспер немного приходит в себя, но по-прежнему бледный. Грифф, Дин и Левон изощряются во всевозможных словесных играх, – за шестнадцать месяцев долгих поездок в Зверюге по Великобритании все в группе этому научились. Эльф приглашают к стойке пограничного контроля. Пограничник смотрит на фотографию в паспорте, поднимает взгляд на Эльф. На нем очки в железной оправе, а на усах – сахарная пудра.

– Элизабет – Франсес – Холлоуэй, – устало тянет он. – Тут написано «музыкант».

– Да, музыкант.

– А какую музыку вы играете?

Левон строго-настрого запретил упоминать рок-н-ролл, психоделию и политику.

– По большей части фолк.

– Фолк-музыку? Как Джоан Баэз?

– Да, немного похоже на Джоан Баэз.

– Ага, значит, немного похоже на Джоан Баэз. Антивоенные песни вы тоже исполняете?

Эльф вовремя чувствует ловушку:

– Нет.

– Мой старший пошел воевать во Вьетнам.

«Осторожнее…»

– Там тяжело, – говорит Эльф.

– А знаете, что хуже всего? – Он снимает очки. – Там – настоящая бойня. А здесь всякие уроды наслаждаются свободой жечь свои повестки, устраивать марши протеста, петь песни о мире и трахаться с кем попало. А кто завоевывает для них эту свободу? Такие же парни, как мой сын.

«Ну почему из двенадцати стоек паспортного контроля мне досталась именно эта?» – думает Эльф.

– В моем репертуаре не песни протеста, а традиционные композиции.

– Это как?

– Традиционные? Народные. Фольклорные. Английские, шотландские, ирландские…

– Я ирландец. Спойте мне что-нибудь ирландское.

Эльф не верит своим ушам:

– Простите, что вы сказали?

– Спойте мне что-нибудь ирландское. Народную песню. Или все, что тут написано, – вранье? – Он взмахивает ее паспортом.

– Вы хотите, чтобы я… спела? Прямо здесь?

– Ага. Прямо здесь.