Хадамаха все равно успел увидеть слезы в ее глазах.

— Думает, мы совсем расходимся, — усмехнулся Донгар. — Не понимает — теперь мы совсем разойтись не можем.

Хадамаха глянул на него мрачно — мудрый шаман! Чем изрекать, лучше бы прямо предупредил, что его тут в князья произведут — он бы родное стойбище десятой дорогой обошел.

— Ты теперь князь, Хадамаха…

По больному бьет — сейчас сам огребет. Напоследок.

— Вот. — Донгар протянул ему скрученный корешок, опутанный пестрыми нитками, явно надерганными из вышивки Амба. — Я ж обещал амулет, чтобы к тебе чужие духи невидимые подобраться не могли. К князю всегда духов подсылать будут. И чужие будут, а свои… свои так вдвойне будут. Учи своих быть вместе. И сражаться — вместе. Бой будет, Хадамаха. Будет День, и будет бой. — И Донгар скользнул в сторону.

Хадамаха проводил его недоуменным взглядом и сам ухватил Хакмара за рукав:

— Слышь, Хакмар… Вы как до Храма доберетесь — узнайте, кого из подозреваемых… ну, кого из верховных жриц долго не было? Кто тут у нас мог старой жрицей прикидываться, понял? И за Донгаром присмотри. Калтащ говорила, ему нельзя какое-то двенадцатое посвящение проходить! И вообще, много силы им, черным, вредно! Они от нее дуреют.

— Не волнуйся, справимся, — кивнул Хакмар и, точно как мама, добавил: — Как-нибудь…

Хадамаха до боли сжал кулаки, так что лезущие наружу медвежьи когти впились в человеческие ладони. Круги привычной багровой ярости вертелись перед глазами. Ну, родовичи, ну, драчуны и скандалисты, вы еще пожалеете, что оставили меня здесь! И дружить я вас научу, и сражаться вместе! Я вас всех построю!

Из зарослей начали выбираться нагруженные тигры — быстро же они смотались, бегом небось бежали! Из кустов напротив вылезали Мапа.

— Надо же, успели! — вставая с пенька, хмыкнула Седна. — А я так надеялась, что Храмовые воины подоспеют раньше, всех вас перебьют и не придется выполнять обещание! — Она досадливо махнула рукой и велела: — Спускайтесь к реке. На лед!

И все на миг замерли. Хадамаха поглядел на ребят — они были еще здесь, рядом, но уже отдельно. Сейчас — несколько шагов, а скоро… совсем скоро… многие переходы лягут между ними. Тасха выбралась из толпы тигров и сунулась к Донгару.

— Можно я с тобой? — не по-тигриному кротко попросила она.

— Ты остаешься с Хадамахой и будешь ему во всем помогать, — отрезал черный. — Даже если другие против него, ты — всегда с ним.

— Сделаю — ты на мне женишься? Когда вернешься? — расчетливо поинтересовалась Тасха.

Физиономия у Донгара стала несчастная.

— У меня девушка есть! — отважно выпалил черный шаман.

Тасха задумалась.

— Если я ее загрызу, ты расстроишься, — осторожно прикинула она. — Так и быть. — Тигрица стиснула зубы. — Согласна стать второй женой. Ты не отвертишься, черный шаман! Не вернешься за мной, сама тебя найду, и Нижний мир меня не остановит!

— Увидишь мою сестру Алтын-Арыг, скажи, чтобы возвращалась в племя, раз таким, как мы, на большом Сивире места нет! — говорила Аякчан Золотая.

Мама за что-то благодарила Хакмара… И только Хадамаха молчал, чувствуя, как внутри нарастает боль. Ребята еще здесь — кажется, тяни расставание, сколько можешь, но быть вот так — и вместе, и уже врозь — очень больно. Лучше закончить сразу.

— Постр-роились! — сорванным голосом рявкнул Хадамаха, перекрывая попытки родовичей хоть что-то сказать. — Перекинуться — всем! Медведи — тяжелые, впереди, тигры — сзади, люди — посредине, крылатые — разведка сверху! Марш! — И, сунув парку в заплечный мешок, кувыркнулся, меняя облик, первым побежал по белой глади еще схваченной льдом реки, сверкающей позади Буровой.

Весенний лед настораживающе похрустывал под лапами. Они стояли на льду — медведь-Хадамаха впереди, и по шкуре его пробегали цветные Огненные искры. С одной стороны его подпирали отец с мамой, с другой — Золотая тигрица и Белый тигренок, а сзади плотной толпой сгрудились остальные.

«Смешались в кучу тигры, люди…» — мелькнула странная, словно чужая, мысль в голове Хадамахи.

Он обернулся, поглядев на оставшиеся на берегу три маленькие, казавшиеся такими потерянными фигурки…

Седна шагнула к самой кромке льда и по-моржиному взревела.

Лед заскрипел, и первая трещина прошила его, как черная нить белое полотно.

Хря-я-ап! Хря-я-ап! — прокатившийся над рекой звук походил разом и на гром, и на треск сотен сломанных деревьев. Будто невидимая рука расчерчивала лед неровным сетчатым узором.

Сзади раздались испуганные крики, Хадамаха почувствовал, как колеблется под его лапами отколовшаяся льдина. Края облизала выплеснувшаяся сквозь трещины вода.

— Держите людей! — упираясь лапами в льдину, прорычал Хадамаха. — У них когтей нет!

Глянул через плечо. Брат был в паре шагов сзади — стоял, всадив когти в крошащийся лед и напружинив хребет. Между передними лапами лежал бесчувственный шаман Канда, а задние обхватили Эльга и бескрылая девушка, чьего имени Хадамаха так и не узнал. Узнает теперь, время будет.

Мама подгребла к себе парочку человеческих малышей — братика и сестричку. Родителей их не нашлось: или погибли во время пожара, или их матерью как раз и была сгинувшая на Буровой баба. Судя по тому, как крепко мама прижала к себе этих двоих, по прибытии на острова в их семье появятся новые братик и сестричка. Что ж, он не против. Люди и медведи, люди и тигры, сжавшись в комок, упершись всеми лапами, обнявшись, вцепившись в шерсть, а кое-где даже обмотавшись тигриными хвостами, стояли на покачивающихся льдинах, как на готовых к отплытию лодках.

Седна взревела еще раз.

Хадамаха пошатнулся — что-то с силой ударило его в ноги, будто прямо посреди их маленькой речки всплыл любимец Седны и князь Ледяного Океана — гигантский синий кит.

— Держаться! — снова заревел Хадамаха.

Скрежет льда стал нестерпимым, перекрывая испуганные крики и яростный рык. Новый толчок едва не сбросил с льдины, Хадамаха крепче всадил когти в крошащийся лед, огляделся… Держались все. Держались. Ждали.

Грохот, протяжная дрожь, передающаяся в лапы, заставляющая трепетать каждую шерстинку. И снова скрежет, оглушительный, ввинчивающийся в мозг, как сверло. Льдину, на которой он стоял, подбросило вверх, точно от удара гигантским кулаком. Хадамаха понял, что поднимается, стремительно возносясь навстречу изумленному солнцу. Они все — поднимаются!

Под ним вырастала ледяная гора, из тех, что бороздят Океан Седны, сметая все на своем пути, растирая в труху рыбачьи лодки, сминая острова, как старую писчую бересту. Ледяная гора была велика, и огромна, и страшна… и прекрасна! Она была высока, до самых верхушек растущих по берегам сосен, и широка, от одного берега реки до другого! Ее острые грани сверкали на солнце грозной, как Огонь, сапфировой голубизной, искрились алмазами земли Сахи, наливались белой молочной густотой и вдруг становились прозрачными, так что сквозь них можно было заглянуть внутрь ледяной горы до самого ее подножия. Ледяная Океанская гора вздыбилась над испуганно притихшей рекой, и на ее уступах стояли они все — и Мапа, и Амба, и люди. На изломах, тонких и изящных, как лезвия клинков, восседали гордые крылатые. А на вершине, под самым солнцем, один над всеми замер он — Хадамаха, Князь-Медведь.