– До сегодняшнего дня я их даже не замечал, – сказал Джон. – Я прогуливался по городу, взглянул вверх, а там – они. Дуг, чем я был занят столько лет, что не замечал их?

– У тебя других дел хватало.

– Неужели? – Джон повернулся и в отчаянии взглянул на Дугласа. – Черт, Дуг, почему эти окна, будь они неладны, меня так испугали? Что в них такого страшного? Просто… – Он запнулся. – Просто, если я до сих пор не замечал эти окна, тогда что еще я проворонил? А я буду помнить то, на что обратил внимание, когда уеду из города?

– Запоминается то, что хочется запомнить. Позапрошлым летом я ходил в поход. Вот его я запомнил.

– Ничего ты не запомнил. Ты сам мне рассказывал, что просыпался по ночам и не мог вспомнить лицо своей мамы.

– Нет!

– Иногда такое бывает со мной ночами в нашем доме. Страшно до жути. Приходится пробираться в спальню родителей и смотреть на их лица, пока они спят. Потом я иду к себе и снова забываю. Боже, Дуг, боже! – Он крепко-накрепко обхватил свои колени. – Пообещай мне вот что, Дуг. Пообещай мне, что будешь меня помнить. Пообещай, что запомнишь мое лицо и все такое. Обещаешь?

– Проще простого. У меня в голове кинопроектор. Ночью в постели я мысленно включу свет, и на стене четко проявится, как ты кричишь и размахиваешь руками.

– Зажмурься, Дуг. А теперь скажи, какого цвета мои глаза? Не подглядывай. Так какого цвета они у меня?

Дуглас аж взмок. Веки нервно задергались.

– Ах, черт, Джон. Так нечестно.

– Говори!

– Карие!

Джон отвернулся.

– Нет.

– Что значит нет?

– Ничего подобного!

Джон закрыл глаза.

– Обернись, – сказал Дуглас. – Открой глаза, дай посмотреть.

– Что толку, – сказал Джон. – Ты уже забыл. А я что говорил.

– Обернись же! – Дуглас схватил его за волосы и медленно повернул к себе.

– Ладно, Дуг.

Джон открыл глаза.

– Зеленые.

Обескураженный, Дуглас опустил руку.

– У тебя зеленые глаза… Ну, почти карие. Светло-карие!

– Не ври мне, Дуг.

– Ладно, – тихо сказал Дуг. – Не буду.

Они слушали, как другие мальчишки взбегают по склону холма и что-то им кричат и орут.

* * *

Они бегали наперегонки по железнодорожному полотну, потом открыли коричневые бумажные пакеты со снедью и глубоко вдохнули ароматы сэндвичей с поперченной ветчиной, обернутых в вощанку, и солений цвета морской волны, и разноцветных мятных подушечек. Они носились без передышки. Дуглас прижал ухо к раскаленному стальному рельсу, прислушиваясь к невидимым поездам в дальних краях, отстукивающих морзянкой депеши ему под убийственными солнечными лучами. Дуглас встал как вкопанный.

– Джон!

Джон бежал, и это было ужасно. Потому что если ты бежишь, то и время бежит. Ты вопишь, горланишь, мчишься вдогонку, катишься кубарем, спотыкаешься, и вдруг солнце исчезает, завывает гудок, и тебе предстоит долгий путь домой, ужинать. Когда же ты не смотришь, солнце описывает свою дугу у тебя за спиной! Единственный способ все замедлить – это за всем следить и ничего не предпринимать! Так, созерцая, день можно растянуть аж на целых трое суток, ей-богу!

– Джон!

Теперь его не дозовешься, только хитростью.

– Джон! Уходим в отрыв от остальных!

Дуглас и Джон с улюлюканьем и с попутным ветром рванулись под горку, доверив себя силе тяготения, по лугам, в обход сараев, пока не затихли последние возгласы преследователей.

Дуглас и Джон зарылись в стог сена, который потрескивал под их тяжестью, как большой костер.

– Давай ничего не делать, – предложил Джон.

– Вот и я говорю, – подхватил Дуглас.

Они тихо сидели, переводя дух.

В сене что-то еле слышно зашебуршало, как насекомое.

Они все слышали, но даже ухом не повели. Когда Дуглас поднял запястье, звуки затикали в другом углу. Когда он положил руку себе на колени, затикало у него на коленях. Он ненадолго опустил глаза. Часы показывали три пополудни.

Дуглас украдкой передвинул правую руку в сторону тиканья, вытянул стерженек заводного механизма и перевел стрелки часов назад.

Теперь им хватало времени пристально вглядеться в окружающий мир, ощутить по небосклону движение солнца, словно огненного ветра.

Но в конце концов Джон почуял, как бестелесный вес их теней перемещается и склоняется, и он промолвил:

– Который час, Дуг?

– Полтретьего.

Джон взглянул на небо.

«Нет!» – подумал Дуглас.

– Сдается мне, сейчас полчетвертого, четыре, – сказал Джон. – Вот что значит бойскаут. Нас кое-чему научили.

Дуглас вздохнул и перевел стрелки часов вперед.

Джон молча наблюдал за Дугласом. Дуглас поднял на него глаза. Джон ущипнул его, но не больно, за плечо.

* * *

С молниеносным ударом и натиском примчался и промелькнул поезд, да так стремительно, что все мальчишки, в том числе Дуглас и Джон, бросились врассыпную, крича и грозя ему вслед кулаками. Состав с двумя сотнями пассажиров на борту проревел по рельсам и скрылся из виду. Поднятая пыль пролетела за ним небольшое расстояние к югу и осела в золотистой тиши на синие рельсы.

Мальчики шагали домой.

– Когда мне исполнится семнадцать, я поеду в Цинциннати и стану пожарником на железной дороге, – поведал Чарли Вудмен.

– У меня в Нью-Йорке живет дядя, – сказал Джим. – Я поеду туда и стану печатником.

Дуг не стал расспрашивать остальных. Поезда уже гудели, и он видел, как их лица растворяются на тормозных площадках вагонов или расплющиваются об оконные стекла. Они ускользали один за другим. Наконец, опустевшие рельсы, и летнее небо, и он сам собственной персоной на другом поезде, увозящем его совсем в другую сторону.

Дуглас ощущал под ногами движение земли и видел, как их тени отрываются от травы и окрашивают воздух.

Он сглотнул слюну, затем исторг истошный вопль, размахнулся и запустил мяч со свистом под небеса.

– Кто последний добежит до дому – носорожья задница!

Они затопали по полотну железной дороги, хохоча и перемалывая воздух. При этом Джон Хафф оторвался от земли, а Дуглас – ни в какую.

* * *

Семь часов вечера. Ужин окончен, и мальчишки выбегают по одному, грохоча дверями, а родители кричат им вслед, чтобы не хлопали дверями. Дуглас и Том, Чарли и Джон и с полдюжины других мальчуганов собрались поиграть в прятки и в «фигура – замри».

– Сыграем разок, – сказал Джон. – Потом мне нужно домой. Поезд в девять. Кто водит?

– Я, – вызвался Дуглас.

– Первый раз вижу, чтобы кто-то водил по своей воле, – сказал Том.

Дуглас пристально посмотрел на Джона.

– Разбегайтесь, – закричал он.

Мальчишки задали стрекача. Джон отпрянул, потом повернулся и побежал прочь. Дуглас считал медленно, давая каждому уйти подальше, в свой мирок,