Примитивность выкладок Фараджа хорошо заметна, когда он объясняет, почему важнее сражаться с Садатом, чем с израильтянами: если в Египте возникнет подлинно мусульманское государство, в Иерусалиме автоматически начнется мусульманское владычество! В Коране Бог обещает мусульманам, что придет им на помощь и навлечет бесчестие на их врагов. Забыв и современную науку, которую он изучал, и требование Корана пользоваться собственным разумом, Фарадж обратился к чрезвычайно наивной форме вечной философии и доморощенному магизму: если мусульмане возьмут инициативу в свои руки, Бог «вмешается и изменит законы природы». Могут ли воины ожидать чуда? Фарадж отвечал: да, могут{1550}. Наблюдатели удивлялись, что за убийством Садата не последовало заранее спланированное восстание. Но Фарадж верил, что Бог вмешается и сам сделает остальное{1551}. Не вмешался. Без особых проблем президентом стал Хосни Мубарак, чья секулярная диктатура просуществовала еще 30 лет.

Зачастую мусульманский терроризм возникал, когда границы нации не совпадали с границами государства, как их очертили колониальные власти{1552}. Особенно неудачно определили территорию Ливана. К тому же он унаследовал экономическое неравенство и особенные, трагические и неразрешимые проблемы. Его шиитские жители населяли плодородные земли между Тиром и Сидоном, которые до 1920 г. входили в Великую Сирию, поэтому у них не было исторических связей с суннитскими мусульманами и маронитскими христианами севера и они не участвовали в процессе модернизации. Процветающая буржуазия превратила Бейрут в интеллектуальную столицу Ближнего Востока. Однако южный Ливан сильно отставал в развитии, ибо Конституция сделала каждую конфессиональную общину ответственной за собственное благополучие и социальные институты. Шииты жили в нищете: в большинстве из их 300 деревень не было ни больниц, ни систем орошения. А из-за повальной неграмотности они были мало представлены в национальном правительстве. В 1950-е гг. тысячи людей, неспособные прокормиться землей, переселились в Бейрут, где жили в трущобах Маслаха и Карантины («поясе нищеты»). Они так и не ассимилировались, и люди пообразованнее смотрели на них свысока.

Однако в 1959 г. из Наджафа, где группа улема создала ревизионистскую форму шиизма, прибыл яркий и космополитический иранский клирик по имени Муса Садр. Используя шиитские идеи, чтобы помочь людям понять политическую и социальную ситуацию, Садр начал трансформировать отсталое сообщество в одну из ведущих группировок Ливана. По его мнению, маргинализация шиитов отчасти была обусловлена их традиционной пассивностью. Шестой имам некогда избрал эту линию – своего рода сакральный секуляризм, – чтобы защитить подопечных от гонений со стороны Аббасидов. Однако времена изменились, и шиитам пора вернуться к духу имама Хусейна и взять судьбу в свои руки. В Хусейне можно найти образец отваги и политической решимости{1553}. Садр ругал улема и феодальных землевладельцев за то, что они не заботятся об общине. Вместе с аятоллой Мухаммадом Фадл-аллахом (еще одним членом наджафского кружка) он обеспечивал общину социальной помощью и начал выстраивать культуру шиитской самодостаточности и сопротивления системной несправедливости{1554}.

Таким образом, в Ливане оказались налицо все элементы структурного насилия, которые обычно способствуют возникновению исламских движений. Между прозападной привилегированной элитой и простым народом лежала пропасть; урбанизация осуществлялась слишком быстро; существовали социальное неравенство, физическая и социальная дислокация. Масла в огонь подлил нескончаемый арабо-израильский конфликт. После Каирского соглашения 1969 г. Организации освобождения Палестины (ООП) разрешили разместить базы в южном Ливане, откуда можно нападать на Израиль. И после того, как их изгнали из Иордании в 1970 г., Ливан стал главным оплотом ООП. Израильтяне начали наносить ответные удары, многие мирные шииты с юга Ливана погибли. И в целом демографическая ситуация в стране изменилась. Уровень рождаемости среди шиитов резко повысился, а с ним возросла и численность этой группы населения: со 100 000 в 1921 г. до 750 000 в 1975 г. Поскольку уровень рождаемости среди суннитов и маронитов, напротив, снизился, к середине 1970-х гг. шииты составили 30 % населения и превратились в крупнейшую религиозную общину Ливана{1555}. Когда суннитские и шиитские мусульмане потребовали изменить структуру политических институтов (сообразно переменам), вспыхнула катастрофическая гражданская война (1975–1978 гг.). Ливан превратился в чрезвычайно опасное место, где без оружия и не выжить.

Шиитский ислам пришел к воинственности в результате бесконечных войн и системного угнетения в ливанском обществе. Садр и раньше организовывал лагеря, в которых шиитскую молодежь учили самообороне, а после начала гражданской войны основал «Когорту ливанского сопротивления» («Амаль»). В «Когорте» бедняки сплотились с «новыми людьми» (шиитскими бизнесменами и специалистами, сумевшими вскарабкаться по социальной лестнице). Они боролись с засильем маронитов вместе с друзами, небольшой шиитской сектой. По-видимому, во время гражданской войны шииты пострадали больше других групп. Их трущобы были уничтожены христианскими отрядами; тысячи людей остались без крова, и еще тысячи бежали на юг страны в ходе бесконечных стычек между Израилем и ООП. Когда Израиль вторгся в южный Ливан (1978 г.), чтобы вытеснить ООП, шиитские дома были разрушены и сотни тысяч беженцев искали приюта в Бейруте.

В этот важный момент Муса Садр отправился в Сирию и исчез, возможно, убитый агентами Каддафи. Тем самым он превратился в ливанского «скрытого имама», но эта потеря расколола «Амаль»: одни последовали за Наби Берри – секуляристом и человеком западной образованности, сторонником мира, а другие (часто более образованные) – за Фадл-аллахом, ученым, чьи идеи вызвали среди авторитетов оживленные споры. Его книга «Ислам и использование насилия» (1976 г.) доказывала – в контексте общества, раздираемого конфликтами, – что при необходимости мусульмане должны быть готовы сражаться и даже умереть, подобно Хусейну, в бою за равенство и справедливость. И мученичество не только благочестивый поступок, но и революционный политический акт, отказ склонить голову перед угнетением и жестокостью. При правильном применении насилие позволяет человеку принять ответственность за свою жизнь. В нашем жестоком мире только так и можно жить достойно: