* * *

Подойдя к главным, Боровицким воротам, получившим это название от некогда дремучего, а теперь уже сильно поредевшего соснового бора, подступавшего здесь вплотную к городу, Дмитрий Иванович поднялся на венчавшую ворота башню и осмотрелся кругом.

Десятки раз уже глядел он отсюда на новые, вырастающие вокруг его столицы укрепления, — радостно было глядеть, — и вместе со стенами в сердце его вырастала затаенная гордость собой: ведь это его воля подняла тысячелетиями лежавший в земле камень и превратила его в неприступную белокаменную твердыню!

Но сегодня ему пришла и другая мысль: да, все это создано его велением, но люди-то каковы! Ведь не минуло и полутора лет с того дня, как заложил он в основу этих укреплений первый камень, а сейчас погляди: вьется вокруг города пояс высоченных каменных стен, коих не сокрушить никакому ворогу! Снизу они много толще, но и по самому верху можно без боязни гнать на двух тройках рядом. «И все это поднято руками своих, владимирских мастеров, по расчетам и указаниям не заморских зодчих, а своих же, русских. Отколе только взялись! Вот хоть бы Федька Беклемиш: на вид куда увалень, а оказался ума палата и в работе горел! Эвон какую башню вымахал! В бояре его пожалую… А Тимоха Векшин: пришел в лаптях, на вид ледащий, попервах работал, как все, а ныне такого умельца хоть и в Цареград не стыдно. Этого деньгами одарю да вотчиной — в бояре он рылом не вышел… Да, башковит русский народ и руки у него золотые! Чего бы только он не достиг, кабы дать ему единую разумную волю да сбросить с его богатырских плеч постылый татарский гнет! И я его сброшу! — уверенно подумал Дмитрий. — Братьев родных не пожалею, коли станут мне в том помехой, непокорное княжье буду давить, как вшей, землю стану есть, а сброшу! Инако недостоин я перед Богом княжить над таким народом!»

Спустившись с башни, Дмитрий со своими провожатыми двинулся по верху стены на восток, вдоль речки Неглинной. Здесь все каменные работы были закончены, и сейчас плотники между идущими по внешнему краю стены массивными каменными зубцами прилаживали толстые дубовые щиты — «заборала» — с проделанными в них скважнями[180]. Чуть поодаль, со внутренней стороны укреплений, сотни две обнаженных по пояс рабочих в облаке пыли рушили кусок деревянной стены старого кремля. Чтобы не оставлять город без защиты, на случай всегда возможного нападения, ее сносили по частям, по мере того как сажен на двадцать впереди вырастала новая каменная стена, охватывающая, таким образом, гораздо более обширное пространство.

Сильно обгоревшие и трухлявые бревна старой стены выкатывали крючьями на берег и спускали в реку; те, которые сохранились лучше, тут же пилили на доски и на дрова. Все прочее шло на забутовку новой стены, которая хоть и строилась из другого материала, но по старому способу: с двух сторон, на крепком растворе извести, клали облицовку из толстых, грубо обтесанных каменных плит, а промежуток заполняли землей и щебнем.

Около Курятных ворот великого князя встретил главный предстатель, боярин Федор Андреевич Свибло, руководивший всем строительством. До начала этой постройки во всей Москве никто не догадывался, что под скромной внешностью этого немногословного сорокалетнего человека скрывается талантливый самородок, бог весть откуда и какими путями почерпнувший свои обширные познания, которым мог бы позавидовать не один прославленный зодчий.

Два года тому назад, когда боярская дума решала, как строить новый кремль и в каких землях искать умельца, способного руководить его постройкой, разгорелся жаркий спор: одни стояли за Византию, другие хотели строить по образцу немецких каменных крепостей-замков и звать зодчего немца. И тогда, неожиданно для всех, поднялся не любивший споров Федор Свибло.

— А на что нам немцы да греки? — негромко промолвил он. — Нешто у нас своих образцов мало? Вон хотя бы каменный кремль во Пскове: почитай, три века уже стоит и досе не сумели его взять те самые немцы, у коих вы теперь учиться хотите. Да и в Изборске не хуже. Есть и в иных заходных городах наших И все те кремли ставлены своими, русскими людьми.

Бояре подняли было Свибла на смех, но Дмитрию Ивановичу его слова пришлись по душе.

— Псковский кремль и вправду неплох, — сказал он, — да ведь надобно суметь такой сделать!

— Еще и получше сделаем. Без немцев и без греков, своими, русскими руками да умом.

— Ты, что ли, сделаешь? — насмешливо спросил старый боярин Босоволков.

— Хоть и я, — спокойно ответил Свибло. — Поеду во Псков и в иные каменные русские города, все обсмотрю и обмерю и выстрою не хуже, ежели великий князь повелит.

Бояре зашумели. Дмитрий был в нерешительности, но митрополит Алексей, перед словом которого привыкли склоняться все, неожиданно поддержал Свибла, и это положило конец спорам. Через несколько дней Федор Андреевич выехал во Псков и в Изборск, а младший его брат Александр — в Старую Ладогу и в Порхов для изучения тамошних каменных крепостей. Вернувшись несколько месяцев спустя с подробными записями и чертежами, они стали во главе строительства, многое еще додумали от себя и полностью оправдали оказанное им доверие: новый кремль получился на славу и Москве теперь не страшна была никакая осада.

— Ну что, Федор Андреевич, — спросил Дмитрий, когда боярин подошел и отвесил ему положенный поклон, — когда мыслишь управиться?

— К осени управимся, княже, — ответил Свибло. — Немного уже и осталось: с полуночной стороны, от самых Боровицких ворот, все башни выведены доверху, в Беклемишевой осталось лишь свести верх, Шешков свою тоже кончает. Более иных поотстала Фролова, да вот ведем теперь две новых, глухих, что ты велел добавить со стороны Москвы-реки.

— А Собакина как?

— Тимоха ее завершил. Ноне леса убирают.

— А ну, пойдем глянем.

Собакина башня стояла возле оружейного двора, в северо-восточном углу неправильного четырехугольника, образуемого стенами нового кремля. Несколько выступая из стен наружу, для удобства стрельбы, она представляла собой массивное круглое сооружение с выходящими на все стороны бойницами и плоской крышей, увенчанной по краю каменными зубцами.

Не доходя до нее шагов десять, Дмитрий остановился и обшарил ее сверху донизу внимательным, изучающим взглядом. Добрая работа! Камни тут подобраны один к одному и обтесаны гладко, будто выструганы. А оттого и вся башня кажется легче и стройней, чем другие.

Из ближайшей бойницы высунулась взлохмаченная русая голова на тонкой журавлиной шее и озабоченно поглядела наверх, где в это время здоровенный рабочий. с трудом удерживаясь на оголенных стропилах, готовился спускать тяжелую, заляпанную известью лесину.

— Эй, Кострома! Убьешься! — хриплым голосом закричала голова. — Обвяжись, дурило, веревкой да за зубец! С черта вырос, а все глупой, как дитё!

Заметив внизу великого князя, голова мигом втянулась в бойницу, а через минуту из башни показался и поспешно направился к Дмитрию и сам ее обладатель, мастер Тимофей Векшин. Вначале ему была поручена постройка другой башни, на восточной стене кремля. Но когда сын боярский Иван Собака, строитель угловой и наиболее ответственной башни, получившей его имя, сорвался со стены и поломал обе ноги, Векшин был переброшен сюда и много раньше, чем ожидали, завершил постройку.