– Вовремя, – прошипел себе под нос Луи и махнул рукой служанке, чтобы та принесла еще кувшин вина.

Ивейн подвел человечка в столу Луи и исчез, повинуясь щелчку загорелых пальцев.

– Ты аптекарь Адам?

Служанка поставила на стол новый кувшин вина и вторую чашу. Луи по привычке отплатил ей взглядом и улыбкой.

– Угу, – осторожно кивнул человечек. – Какое у вас ко мне дело?

– Лекарство, – Луи налил себе густого красного вина и пододвинул чистую чашу поближе к гостю. – Я слыхал, что ты искусен в составлении всяких средств.

– Это так. – Адам отхлебнул из своей чаши и пощипал себя за верхнюю губу, чтобы стряхнуть с усов капельки вина. Его светло-голубые глаза оставались настороженными. – Лекарство от чего?

– Сперва поклянись, что сохранишь тайну. Адам несколько раз близко моргнул.

– Это будет стоить дороже.

– Я могу заплатить. – Луи порылся в своем кошельке. Он совсем недавно извлек из него обычный серебряный полпенни, чтобы кинуть девчонке, но теперь в полусогнутой ладони блеснула так, чтобы это мог видеть один аптекарь, настоящая византийская золотая монета.

Веки человечка заработали, как крылья бабочки, бьющейся в окно.

– Одна такая сейчас, одна после, когда зелье будет готово.

Адам потянулся за золотом, но Луи отдернул руку и зажал монету в кулаке.

– Но только в том случае, если поклянешься не распускать язык.

– Я был бы сумасшедшим, если бы не поклялся, – отозвался Адам с беззвучным смехом.

– Вот именно, потому что либо ты молчишь, либо я отрежу тебе язык собственным мечом. – Луи коснулся рукояти, чтобы угроза прозвучала более веско.

Аптекарь побледнел и сглотнул, но жадность пересилила осторожность.

– Клянусь, – сказал он и протянул руку.

Луи сунул монету ему в ладонь; его темные глаза приобрели свирепое выражение.

– Ты знаешь, что тебя ждет, – сказал он, сделал еще глоток вина, словно это была красная живая кровь, и резко опустил чашу на стол. – Это, понимаешь, не для меня. Я действую от имени друга.

– Разумеется. – Адам наклонил голову и погладил кошелек, где теперь лежал золотой.

Все еще медля вручить свою судьбу в чужие руки, Луи извлек из поясной сумки кусок пергамента.

– Вот составные части, – сказал он, нахмурившись. Луи понятия не имел, что именно требуется, потому что не умел ни читать, ни писать. Он купил рецепт у одного из странников, возвращавшихся на том же корабле домой. Этот человек уверял, что лекарство действует на очень многие болезни.

– Лекарство от чего?

– От золотухи. – Луи заставил себя не потереть запястье, где было пятно белой, как лишай, кожи с красным ободком по краям. Золотуха вполне приемлема. Проказа – нет. Проказа превратит его в отщепенца, чье существование зависит только от подаяния. Она сожрет его внешность, он не сможет видеть никого, кроме таких же прокаженных. Когда его бесцеремонно спихнут в могилу, может быть, через много мучительных лет, он уже не будет командиром Луи ле Люпом или любимцем женщин Луи ле Кольпом. Он не будет Луи де Гросмоном, наперсником королей, и даже Левисом из Чепстоу, внуком конюха. Он будет Луи Прокаженным, презираемым отщепенцем.

– А, золотуха, – повторил аптекарь, заговорщически кивнув, чтобы показать, что он охотно подыгрывает, но ни в коей мере не одурачен. Затем он просмотрел список, бормоча себе под нос и постоянно кивая. – Водолюб, щавель, травка святого Джона, серый лишайник… да, все это у меня есть. – Его голос упал до неразборчивого шепота, когда он перешел к другим составляющим, по-прежнему продолжая кивать. Но внезапно аптекарь остановился, и по его лицу пробежало выражение полнейшего отвращения.

– Вот этого у меня нет и я не смогу достать это, – сказал он.

– Почему? Что это такое? – Луи наклонился вперед, чувствуя, как его грудь сжимает паника.

– Жир мертворожденного младенца, который следует вытопить и использовать для того, чтобы примешать к нему все остальное.

Луи почувствовал, как его кишки на мгновение сжались, но еще глоток вина и отчаянное положение прогнали прочь это ощущение.

– А если я достану его для тебя? Аптекарь сглотнул и покачал головой.

– Это против всех христианских законов. Если кого-нибудь из нас поймают, то вздернут на ближайшей виселице.

– Нас не поймают. Тебе нечего бояться. Я достану это средство, а тебе придется только смешать его с остальными. Весь риск падает на меня, тебе же щедро заплатят.

– Я… я не знаю.

Тогда верни мне золото, и я найду другого, который согласится.

Адам пощупал кошелек, нахмурился и заерзал. Но он просто не мог заставить себя сунуть руку внутрь и швырнуть монету обратно.

– Это не годится, – сказал он.

– Почему? – пожал плечами Луи. – Если младенец мертв, то ему не нужен жир.

– А где найти повитуху, которая согласится подвергнуть опасности и себя тоже?

– Господь небесный, человече, да ты оглянись вокруг! – развел руками Луи – Армия принца Генриха, армия Глостера и всех их союзников. Где воины, там и шлюхи, а где шлюхи, там и повитухи. Я найду. – Он протянул руку. – Ну, отдавай золото или соглашайся.

Аптекарь прикусил нижнюю губу и все-таки быстро хлопнул по ладони Луи.

– Согласен, – хрипло проговорил он – Принеси мне средство, когда достанешь его.

Он поднялся на ноги с таким видом, словно его мутило, и судорожно вытер ладонь о бедро.

Когда аптекарь ушел, снова появился Ивейн и сел за тот же столик, чтобы прикончить кувшин вина вместе со своим хозяином. Луи никогда не посвящал его в свои затеи, а Ивейн никогда не спрашивал, придерживаясь того мнения, что рассуждения по поводу приказаний не доставляют ничего, кроме хлопот и моральных проблем.

– Куда мы отсюда двинемся? – спросил он. – Ты все еще собираешься наняться к принцу Генриху?

Луи поднес чашу к губам, залил вино в рот и сглотнул.

– Завтра, – ответил он. – Сегодня я не собираюсь идти дальше ближайшей пыльной канавы, если только не предлагать принцу запах прокисшего вина. Первое впечатление самое длительное. Отправляйся, на остаток дня ты совершенно свободен.

– Тогда, если нет разницы, я останусь здесь, – по-волчьи усмехнулся Ивейн.

– Как хочешь. – Луи швырнул на стол серебряный пенни, вышел из «Русалки» и отправился бродить по самому центру Бристоля, где царила деловая суета и где не ступала его нога с тех пор как он, простой двадцатиоднолетний гарнизонный солдат, привез сюда свою невесту выбрать безделушки и всякую хозяйственную мелочь.

Боже, как давно это было. Целую жизнь назад. Целую жизнь, полную странствий и метаний. Что было бы, если бы он смог заставить себя удержать на шее жернов Уикхэма? Вознаградило бы это его довольством и еще более возросшей честью, или он возненавидел бы крепость? Скорее, последнее. Ему нравились богатство и высокое положение, но отнюдь не связанные с ними обязанности. Большую часть своей жизни он потратил на то, чтобы добиваться первых и избегать вторых.