безлюдье в остроге – ворота были открыты настежь, перед проездом прохаживалась одинокая фигура десятника, за ним простиралась мрачная синева, очертания моста и посадских изб, но никаких криков, конского ржания, собачьего лая и тому подобных привычных звуков здешних обитаемых мест.

Степан тоже был удивлен – он звал каких-то «псов» и «чужеядов», требовал разжечь костры, однако из дворни никто не откликался, хотя вдоль острожных стен мелькали какие-то согбенные тени. Степан ругался, но осторожно – не давал себе волю сквернословить при высоком госте.

У амбара часового не было, что уже серьезно удивило Степана – открыв замок, он тотчас ушел разбираться.

Филипп осмотрел внушительное пространство амбара – высотой в два этажа, с галереями вдоль стен и вертикальной лестницей. Почти все пространство забито товарами: китайские шелка, лен, бумага, инструменты, длинные ганзейские швейные иглы, которые стоили очень дорого, нитки, веревки, масло, короба с чаем, табак, специи, даже одежда и это всего лишь малая часть – крупица его доходов, оставленных в юго-восточной Сибири.

Завадского не интересовал весь этот товар, он знал, что главное обычно прятали под тяжелыми рулонами тканей. В данном случае – под сложенными на досках льняными полотнами. Инструменты были добрые – английские, все было – молотки, гвозди, топоры, пилы, но самого главного не было.

– Тишка! – позвал Филипп. – Сгоняй, поищи лопату.

Антон с Бесом тем временем прикрыли дверь и стали перекладывать рулоны ткани. В массивную дверь тотчас постучали. Филипп открыл. На пороге стоял крепкий бородатый мужик с тяжелым взглядом, при виде Завадского он низко поклонился.

– Чего тебе?

– Я поводырь.

– Заходи. Как звать?

– Федул.

– Из работных?

– С охотничьей слободы я, господин.

– Как быстро сможешь отвезти к тунгусам?

– До тунгусов не дойдем, барин, зело люты, ин до первого лучка мочно, онамо перекликнути еродием. Черти отзовутся. Далече ловитвы страшные.

– Как далеко?

– Два дня пути.

– Ночью не ходишь?

– Заплутаем, господин.

– Сколько хочешь за услугу?

– Десять копеек.

– Я дам тебе рубль, если доставишь за день. Кони будут лучшие и запасные.

Федул поклонился.

– Приходи завтра утром пораньше. Сразу поедем.

***

Тишка побежал сначала на хозяйский двор, но натыкался только на запертые двери. Кругом заходились лаем собаки, но людей вокруг не было. На него побежала было одна крупная собака, размером с теленка, но Тишка запустил ей в бок камнем и наморщил лоб – где же лопату искать?

В хоромы идти ему было боязно – не хотелось там случайно наткнуться на злого приказчика – усатого черта, который собирался кого-то завтра повесить, но делать нечего – авось повезет и встретится ему Степан.

Первое удивление – отсутствие часового у хором. Тишка поднялся на крыльцо, приоткрыл кованую дверь в большие темные сени, в углу стояли метлы и веники. Тишка осторожно вошел, прислушался – кругом тишина, только где-то наверху бубнили голоса. Вдруг в углу какое-то движение – Тишка обомлел. Из-под веника вылез облизывающийся кот.

– Тьфу ты черт!

Налево дверь, расписанная разноцветными петухами, а прямо низенькая. Голбец в чулан, догадался Тишка, отворил дверцу и сразу увидел множество разных заступов и лопат, схватил первую попавшуюся и побежал обратно.

На улице царила тьма да затишье. Только псы скулили неподалеку. Тишка позабыл, что удивлялся пустым хоромам – на улице безлюдье выглядело еще зловещее, будто все люди разом унеслись в небесные выспри. Да видано ли такое, чтобы во всем остроге ни одной живой души? Жуткое зрелище. Тишка бежал к церкви. Из распахнутых ворот полетела на него вьюга с полей, обожгла лицо. Тишка прикрыл щеку рукою и тут заметил, что прямо на въезде у ворот лежит на снегу человек.

Тишка остановился, засеменил по-кошачьи, приблизился и остолбенел – мертвое тело лежало в большой луже крови, растопившей снег. Он узнал в мертвеце казацкого десятника, который встречал их на въезде.

Тишка облизнул пересохшие губы и только сейчас обратил внимание на негромкий гул, будто несколько человек тихо переговаривались неподалеку. Тишка инстинктивно пригнулся, отошел во тьму поближе к мостам у ворот, подобрался к низкой избенке, где сидел писарь, миновал торец въездной башни, выглянул и тотчас отпрянул, прижался к стене.

Увиденное казалось невероятным – огромная разночинная толпа – стрельцов, казаков, посадских, дворовых, так же смешанно вооруженная – от мушкетов с палашами до вил с топорами стояла прямо перед мостом, ведущим в острог в абсолютной тишине.

Тишка закрыл глаза, открыл, словно пытался сбросить с себя страшное наваждение и согнувшись на цыпочках побежал к амбару.

***

Тишка ворвался в амбар бледный как мел, швырнул неказистую лопату и собственноручно закрыл за собой тяжелый брус-засов. В свете лучины глаза его горели страхом.

Филипп уже видел такой взгляд у Тишки и нахмурился.

– Что опять?

– Онамо, братцы, такое…

Но тут и без дальнейших слов все стало понятно – окрестность взорвал многоголосый рев разъяренной толпы. Через секунду к ним добавился топот ног, совсем скоро звуки хлестких и сокрушительных ударов, а затем и чудовищные крики первых жертв.

Судя по нарастающему шуму, толпа как вода заполнила все – кричали со всех сторон, звук проникал даже сверху – через дырявую крышу, о худости которой говорил приказчик. Несколько ударов обрушились на дверь. Завадский с Антоном отступили от нее. Бес ловко забрался на галерею, встал на ящики и проделав дыру в холстине, выглянул через крышу.

– Гляди-тко, брат! – позвал он Филиппа.

Завадский забрался к нему и выглянул. Толпа, вооруженная чем попало действительно заполонила весь острог, включая боковые мосты и башни. От количества факелов было светло как днем. С их ракурса была отлично видна виселица, перед которой уже зажигали костры.

– Онамо смотри!

Филипп посмотрел куда указал Бес и увидел в отдалении как несколько человек с топорами, топча чей-то труп рубила двери в низкую избу без окон.

– Тюрьма. – догадался Филипп.

Люди быстро разрубили дверь и вскоре вывели оттуда двух узников. Один из них был настоящим гигантом по местным меркам – мускулистый, широкоплечий с длинными волосами, как у Тарзана, которые ниспадали ему на плечи.

Его быстро освободили от кандалов, и вместе с другим освобожденным узником, он воздел руки к небу. Рев ликования прокатился по толпе.

Между тем со стороны хором толпа двигалась как кильватер и Филипп понял, что там кого-то тащит. Раздавалось яростное улюлюканье, злобные выкрики, мелькали руки и топоры – ясно было, что кого-то