Улицы не были приподняты в центре для стока воды, как сейчас; наоборот, в центре улицы делали борозду, по которой вода стекала, как по желобу. Поэтому после сильной грозы перейти улицу было все равно что перейти вброд ручей. В таких случаях предприимчивые люди клали поперек желоба доску и за плату в 1 су помогали пешеходам перейти на другую сторону, не замочив ног. Карл Верне изобразил широко распространенную сцену на одной из своих гравюр и назвал ее: «Проходите, платите». Кроме того, посередине улицы, через одинаковые промежутки, были люки, которые вели в канализационные трубы. Правда, они были накрыты железными решетками, но громоздкие телеги и кареты часто разбивали эти решетки, чем наносили большой вред товарам или пассажирам.

Население столицы было так скучепно, что в ней не было ни одного сквера, куда люди могли бы прийти и даже в летнюю жару глотнуть свежего воздуха. Стоит упомянуть и еще об одном неудобстве. Вода Сены почти никогда не была пригодна для питья, но те, кто приезжал в столицу из провинции, не так ясно осознавали это, как парижане. Поэтому приезжие часто не принимали достаточно мер предосторожности и расплачивались за это всевозможными болезнями, в том числе эпидемическими. Водопровод, подающий воду в дом, люди того времени так же не могли себе представить, как газ, поступающий по трубам на каждый этаж. Воду брали из колодцев или из колонок, или же ее доставляли в дом водоносы. Некоторые из наиболее преуспевающих водоносов имели двухколесную телегу, которую везла лошадь, и ходили от двери к двери. Все парижане, жившие в то время, видели их и потом могли вспомнить, как эти здоровяки «овернцы»[250] (прозванные так потому, что первоначально почти все они были из Оверни и других регионов Центральной Франции) каждое утро взбирались по лестнице, неся на плечах два ведра воды на коромысле и наливая из этих ведер воду своим клиентам. Ведро воды стоило 1 су или даже больше. Ничто не удивляло приезжих в Париже больше, чем то, что в этом городе за воду надо было платить, как за все остальное.

Рынков и рыночных площадей было мало. Горожане, которые имели обычное домашнее хозяйство, покупали все продукты у мелких торговцев, которые ходили от дома к дому, толкая перед собой тачки с товаром. Их называли «торговцы четырех времен года»[251], и они сохраняли традиции уличных торговцев-«крикунов» прежнего Парижа.

Витрин было намного меньше, чем сейчас, и они были намного менее элегантными. Владельцы не закрывали их на ночь металлическими решетками, запертыми на какое-нибудь механическое устройство, как сейчас делают в большинстве европейских городов. Владелец магазина открывал, один за другим, задвижки на восьми или десяти ставнях, которые защищали витрину. Эти ставни сверху вешались на крюк, а снизу закреплялись на месте защелкой. Нередко, отперев узкий вход в свой магазин и заходя внутрь со ставнями на плече, он сталкивался у двери каким-нибудь ничего не подозревавшим прохожим. Удар получался сильный. В цокольных этажах магазинов были опускные двери, которые открывались на улицу и поэтому были еще одним источником опасности для пешеходов.

Все это показывает, как медленно уходило «доброе старое время» из французской столицы. Тем не менее период реставрированной монархии, несомненно, был для Парижа временем прогресса во внешнем виде и во многих других отношениях. Например, значительно улучшилось освещение городских улиц. В 1848 г. в Париже еще было 2608 фонарей старого типа, но были и не менее 8600 гораздо более эффективных новых газовых ламп.

Такими были некоторые из общественных обычаев и физических условий во Франции и в Париже в переходное время между старым режимом и Третьей республикой.

Вторая республика: 1848–1851

Национальные мастерские. Закрытие национальных мастерских. Новая конституция. Начало жизни Луи-Наполеона. Ловкая политика президента. Де Морни, Сен-Арно. Заговор. Луи-Наполеон получает поддержку. Выдающийся личный триумф

Никогда еще централизация всей власти в Париже не действовала на Францию так явно и бесспорно и в общем так неудачно, как это случилось в феврале 1848 г. Департаменты почти не участвовали в новой революции и, несомненно, не слишком сочувствовали тем крайним радикалам, которые, сражаясь, привели ее к успеху. Средний крестьянин или буржуа из маленького города очень слабо интересовался политикой. Он хотел условий, которые обеспечат благополучие его ферме или предприятию, легких налогов, личной свободы. Еще он хотел иметь в Париже правительство, которое было бы прогрессивным, но в разумных пределах и сохранило бы за Францией положение страны, которая ведет за собой другие народы. Стране откровенно опротивела политика полного благоразумия (американцы назвали бы ее «безопасность прежде всего») в отношениях с другими странами. Французам казалось, что такая осторожность заставляет Францию покоряться чужакам, особенно англичанам, потому что из-за любого решительного поступка властей начались бы международные осложнения, а из-за них облигации парижских финансистов упали бы в цене. Но подробности конституции почти не волновали французских провинциалов. Руководители, которым поручили Францию Гизо и Луи-Филипп, заслуживают серьезного осуждения за то, что при такой спокойной политической обстановке не смогли удержать контроль над правительством страны. То, что их прогнал радикальный Париж, верно. Но верно и то, что у них не было ни малейшей надежды на какие-либо реальные действия в департаментах, которые помешали бы их изгнанию.

Итак, однажды, проснувшись, французы обнаружили, что за ночь их страна стала республикой. Смена власти была принята с разумной покорностью, но без большого воодушевления. Однако любой проницательный человек, изучающий общественное мнение, сказал бы, что эта республика, чтобы иметь успех, должна быть очень упорядоченной, разумной и умеренной, чтить право собственности и не перейти слишком быстро к созданию утопий. Именно этого не делала Вторая республика. Результатом стал переход к диктатуре, а потом к откровенному империализму на том основании, что цезаризм лучше, чем анархия. Применение силы парижскими социалистами в 1848 г. стало лучшим доводом в пользу создания и существования Второй империи.

Тем, что Вторая республика экспериментировала с частью программы социалистов, она представляет большой интерес для тех, кто изучает экономическую теорию и социологию. Но тот, кто изучает историю, не имеет причины долго задерживаться на событиях 1848 г. Из главное значение было в том, что они 1) вызвали у французов отвращение к скороспелым экспериментам радикалов и 2) этим ускорили приход к власти Наполеона III как защитника «порядка».

Республиканцы, которые свергли Луи-Филиппа, сами не были едины. Между ними были серьезные разногласия. Умеренные республиканцы, типичным лидером которых был красноречивый Ламартин, хотели демократическую республику под их любимым трехцветным флагом. Радикальные республиканцы, главным вождем которых был Луи Блан, желали социалистической республики под красным флагом крайних революционеров. Вначале умеренные и радикалы работали вместе: в конце концов, и те и другие желали установить республику. Умеренные в целом преобладали в новом временном правительстве, но они должны были сделать большие уступки радикалам, которые ковали железо, пока оно горячо. В марте 1848 г. «все граждане» были записаны в Национальную гвардию. Она перестала быть чисто буржуазной. Вскоре в Париже ее численность возросла с 36 до 190 тысяч, и большинство новых гвардейцев были промышленными рабочими. Вырастали как грибы политические клубы, часто находившиеся под контролем самых буйных агитаторов. Перед ратушей, где заседало временное правительство, несколько раз собирались вооруженные демонстранты, и напуганные временные администраторы под их давлением соглашались на одну уступку за другой.