— Как жаль, что вы не подстрелили этот танк, — заметил Геринг.

— Осмелюсь доложить, господин рейхсмаршал! — покраснев от возбуждения, выпалил унтер-офицер, командовавший расчетом. — Мы поразили его дважды!

Геринг улыбнулся и нашел чем угостить и этих солдат.

Наконец мы очутились в селе, и рейхсмаршал принялся внимательно изучать следы прошедшего боя. Особенно его интересовали танки.

«Хорошо, что мы не взорвали их, как обычно», — подумал я, ведь у нас было принято взрывать подбитые танки после каждого боя.

Геринг с трудом спустился на командный пункт батальона, где тоже раздал подарки. Мой начальник оперативного отдела, слывший заядлым курильщиком, получил от него целый ящик сигарет самого лучшего сорта. Начало смеркаться, и я дал команду, чтобы машины подъехали к нам. В Шведте возле моста мы с рейхсмаршалом распрощались.

Между тем русские привели в порядок полевой аэродром возле Кенигсберга, а мы с помощью дальнобойных 105-мм зенитных орудий пытались помешать его эксплуатации. Для этого на одной из церковных колоколен был оборудован наблюдательный пункт, откуда по телефону шли доклады о каждом заходящем на посадку самолете. Нам казалось, что даже нескольких точных попаданий по взлетно-посадочной полосе окажется достаточным для того, чтобы спровоцировать аварии, ведь в отдельные дни русские боевые летающие машины начали доставлять нам заметное беспокойство.

В один относительно спокойный день я решил наконец-то отоспаться и улегся на кровать, стоявшую в моем кабинете. Внезапно меня разбудил какой-то резкий звук, донесшийся от окна. Оказалось, что русский летчик выпустил по фасаду здания длинную пулеметную очередь и две пули попали в окно моей комнаты. Мой пес тоже счел такой способ побудки неприемлемым и выразил свое мнение злобным рычанием.

Как-то вечером мы поймали сообщение английского радио, которое нас сильно насмешило. В нем говорилось: «Известный оберштурмбаннфюрер СС Скорцени, осуществивший в свое время операцию по спасению Муссолини, недавно был произведен в генерал-майоры. Одновременно ему поручена организация обороны Берлина. Таким образом, он стал самым могущественным человеком в столице германского рейха». А поскольку подобные новости всегда сопровождались некоторой порцией перца, то в конце было добавлено: «В настоящее время Скорцени начал зачистку северной части Берлина от неблагонадежной части населения».

Позднее, к великому своему удивлению, я узнал, что в то время в рейхсканцелярии действительно рассматривался вопрос о привлечении меня к обороне Берлина. Мое имя на самом деле просто упоминалось. На основании этого, возможно, и родилось при добавлении некоторой фантазии вышеупомянутое сообщение. Вот только оставалось загадкой, каким образом сведения из рейхсканцелярии так быстро дошли до Англии?

Бывшую офицерскую клуб-столовую в Шведте мы превратили в дом отдыха для особо храбрых солдат. Теперь здесь могли провести пару дней короткого отпуска двадцать фронтовиков одновременно. Тот, кто по собственному опыту знает, что означает для солдата кровать с белоснежными простынями, душевая и красиво накрытый стол, поймет, с каким воодушевлением было встречено в войсках известие об открытии этого солдатского дома. Особо стоит заметить, что мне пришлось преодолеть немалые трудности в получении разрешения для использования в данном доме отдыха дворянских серебряных столовых приборов.

По истечении нескольких недель я перестал опасаться, что когда-нибудь фронт на нашем плацдарме окажется прорванным. Мне даже стало казаться, конечно чисто теоретически, что я так и доживу до глубокой старости в Шведте. Целыми днями напролет мне приходилось разъезжать по плацдарму, посещая позиции или наблюдая за отражением русских атак. Вечером же наступал черед для решения штабных вопросов, а по ночам — заниматься делами истребительных частей СС и отдела «D» военного ведомства. Каждый день приносил с собой всевозможные проблемы, которые требовали моего вмешательства. Хорошо еще, что повседневные заботы по организации обороны в полосе моей дивизии не позволяли задуматься о положении дел на фронте в целом.

Поэтому пришедший 28 февраля 1945 года приказ, предписывавший мне вернуться в Берлин, явился для меня большой неожиданностью. Это произошло по инициативе главной ставки фюрера. Мои же попытки забрать с собой некоторые свои подразделения окончились неудачей, и я начал догадываться, что вижу оба своих батальона и части особого назначения в составе дивизии в последний раз. В течение сорока восьми часов мне предписывалось передать дивизию другому командиру.

Катастрофа на Западе. — Ремагенский мост. — Операция боевых пловцов. — Холодные воды Рейна. — Последняя встреча с фюрером. — Рыцарский крест с дубовыми листьями. — Перевод в «Альпийскую крепость». — У фельдмаршала Шернера[291]. — Последний визит в Вену. — Русские в моем родном городе. — Тяжелое прощание. — Верхняя Австрия. — 20 апреля 1945 года. — «Фюрер умер, да здравствует Германия!» — Приказ о перемирии

В Берлине поначалу я никак не мог войти в прежний режим. Штабная работа за письменным столом меня уже давно не привлекала. Да к тому же она сильно осложнилась, так как большую часть людей из моего штаба перевели в город Хоф в Баварии. Вопросы же снабжения решались все труднее, поскольку даже при самой хорошей организации работ полностью ремонтировать железнодорожные сооружения после налетов авиации союзников не удавалось. Движение поездов тогда уже осуществлялось с большими опозданиями и по объездным путям.

Как-то раз на Ораниенбург был совершен опустошительный налет, и ковровая бомбардировка проходила буквально в километре от Фриденталя.

«Возможно, этот своеобразный «привет с неба» передавался нам?» — тогда подумал я и уже вечером получил ответ на этот вопрос.

Английское радио передало, что в тот день целью налета авиации союзников являлась штаб-квартира известного похитителя Муссолини Скорцени и что в результате этой бомбардировки она полностью уничтожена. Мы не стали опровергать данное сообщение, однако позднее по Фриденталю было проведено еще две бомбардировки. Причем последняя частично оказалась успешной — русским досталось пустое и выгоревшее дотла здание бывшего нашего штаба.